Найо Марш - Перчатка для смуглой леди

«Не хочу это надевать», — подумал Перегрин, сел на кровать и набрал подряд несколько номеров. Безуспешно. В театре не отвечали. Тогда он оделся. Хотя костюм был сшит в несколько консервативном стиле, Перегрин, к собственному изумлению, выглядел в нем весьма прилично. Даже ботинки пришлись впору.

Заготовив короткую речь, Перегрин спустился вниз, где его поджидал предупредительный Мосон.

— Вы сказали «мистер Кондукис»? — спросил Перегрин.

— Да, сэр, мистер Василий Кондукис. Будьте любезны, следуйте за мной, сэр.

Мистер Кондукис стоял перед камином в комнате, называемой библиотекой. Перегрин недоумевал, как он умудрился не узнать человека, чьи фотографии так часто появлялись в газетах, чему, по слухам, сам объект пристального общественного внимания решительно противился. У мистера Кондукиса был оливковый, почти смуглый, цвет лица и неожиданно светлые глаза. Ничего особенного Перегрин в них не усмотрел, такие глаза и кожа могли быть у кого угодно. Однако линия рта привлекала внимание, она свидетельствовала одновременно о жестокости и ранимости. Тяжелый подбородок, черные курчавые волосы, седеющие на висках, и общее впечатление огромного богатства.

— Входите, — пригласил мистер Кондукис. — Да, входите.

Говорил он мягким тенорком. Был ли заметен иностранный акцент? Пожалуй, только легкая шепелявость.

Перегрин подошел к камину. Взгляд мистера Кондукиса был упорно направлен на руки гостя.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он. — Пришли в себя?

— Да, спасибо. Не знаю, как вас благодарить, сэр. А что касается одежды, которую вы мне одолжили, то мне все-таки кажется…

— Она подошла?

— Да, спасибо.

— Это самое главное.

— Если не считать того, что она принадлежит вам, — сказал Перегрин, сопровождая высказывание легким смешком, дабы оно не прозвучало чересчур напыщенно.

— Я же говорил вам, я несу ответственность. Вы могли… — Тут голос изменил мистеру Кондукису, и он закончил фразу, беззвучно шевеля губами: — … утонуть.

— Поговорим начистоту, сэр! — приступил Перегрин к произнесению заготовленной речи. — Вы спасли мне жизнь. Сколько бы я мог провисеть на руках, пока бы они мне не отказали? А затем… затем и в самом деле утонул бы в этой отвратительной жиже.

— И виноват был бы я, — чуть слышно произнес мистер Кондукис.

— Но почему?! Какое вы имеете отношение к дыре на сцене «Дельфина»?!

— Это моя собственность.

— О, да это же замечательно! — воскликнул Перегрин, прежде чем успел подумать, как будут восприняты его слова.

— Почему вы так считаете?

— Я хотел сказать, как замечательно владеть таким очаровательным маленьким театром.

— В самом деле? — Мистер Кондукис смотрел на Перегрина с полнейшей невозмутимостью. — Замечательно? Очаровательный? Вы, должно быть, занимаетесь историей театра?

— Не совсем. То есть я не специалист по истории театра. Да, в общем, вовсе к ней отношения не имею. Но я работаю в театре, и меня страшно привлекают старые здания.

— Понимаю. Выпьете со мной? — предложил мистер Кондукис, не оставляя деревянной манеры держаться. — Уверен, вы не откажетесь. — И он направился к столику с подносом.

— Ваш слуга уже снабдил меня очень крепким и удивительно бодрящим горячим ромом с лимоном.

— Уверен, вам не повредит еще один коктейль. Здесь для него есть все необходимые ингредиенты.

— Совсем чуть-чуть, — попросил Перегрин. Он ощущал некую расслабленность, в голове слегка шумело, но он по-прежнему чувствовал себя великолепно.

Мистер Кондукис занялся выпивкой. Он приготовил для Перегрина дымящийся ароматный коктейль, а себе налил из кувшина. «Ячменного отвара?» — подумал Перегрин.

— Присядем. — Он бросил на Перегрина быстрый, ничего не выражающий взгляд и произнес: — Вы, наверное, недоумеваете, почему я оказался в театре? Речь идет о сломе и новом строительстве. Я сейчас прокручиваю в голове этот вопрос и хотел вновь осмотреть место. В агентстве недвижимости мне сказали, что вы направились туда.

Он сунул два пальца в карман жилета и вытащил визитную карточку Перегрина. В руках мистера Кондукиса она выглядела чудовищно неопрятно.

— Вы хотите снести «Дельфин»? — спросил Перегрин и ужаснулся нарочитой развязности, прозвучавшей в его голосе. Он глотнул рома. Напиток оказался необычайно крепким.

— Вам не нравится эта затея, — заметил мистер Кондукис скорее утвердительным, чем вопросительным тоном. — Есть ли у вас на то причина, кроме любительского интереса к подобным зданиям?

Будь Перегрин абсолютно трезв и облачен в свою собственную одежду, возможно, он пробормотал бы какую-нибудь ничего не значащую фразу и постарался побыстрее убраться из дома мистера Кондукиса, чтобы более никогда не встречаться с его хозяином. Однако несколько чуждые ему обстановка и одеяние сделали свое дело.

Перегрин взволнованно заговорил. Он говорил о «Дельфине» и о том, как, должно быть, выглядел театр во времена Адольфуса Руби, столь пышно украсившего его. Описал, каким, прежде чем провалиться в яму, представил себе зрительный зал — чистым, сверкающим в огнях люстр, уютным, заполненным публикой, переговаривающейся в ожидании спектакля. Он сказал, что таких театров, как «Дельфин», больше не осталось и что у него отличная планировка и на удивление большая сцена, на которой можно ставить любые пьесы.

Перегрин увлекся и позабыл о мистере Кондукисе, а также о том, что ром больше пить не следовало. Он говорил без умолку и уже ни к кому конкретно не обращаясь.

— Вы только подумайте, — восклицал Перегрин, — там можно было бы устроить сезон комедий Шекспира! Представьте себе «Двенадцатую ночь» в «Дельфине»! А если бы еще у нас была баржа… — мы бы назвали ее «Серый дельфин», — то публика могла бы прибывать в театр по воде. Перед представлением мы поднимали бы флаг с ужасно симпатичным дельфинчиком. И мы играли бы эти комедии легко, живо, изящно и с тем упоением, с которым никогда, никогда не играются пьесы другого автора!

Теперь он расхаживал по библиотеке Мистера Кондукиса, рассеянно взирая на тисненые переплеты собраний сочинений и на картину, которую позже припомнит с изумлением. Он размахивал руками. Он кричал.

— Никогда прежде в Лондоне не было такого, никогда с тех пор, как Бербедж [4] Бербедж, Ричард, английский актер и друг У. Шекспира. переехал с театром из Шордича в Саутуорк. — Оказавшись рядом со своим стаканом, Перегрин одним махом опрокинул в себя его содержимое. — И заметьте себе, никакой особой элегантности. Никакого шика, боже сохрани! И никаких стилизаций тоже, просто хороший театр, где хорошо делают свое дело, и все. А кроме того, — не унимался Перегрин, — театр, где ставят пьесы, которые не принадлежат ни к какому методу или движению, направлению, периоду или любой другой напасти. Вот что важно.