Константин Кислов - Путь на Олений ложок

— Ах вон что! Вы уже приступили к расследованию? Ну и что получается?

— Ничего не получается. Интересно же, только очень страшно, — сказал Миша упавшим голосом.

— Да, ребята, страшно, — задумчиво произнес капитан. — А лодку не видели у берега?

— Нет.

— Как же «нет»! — воскликнул Толик. — А вчера-то, разве забыл? Помнишь, плыла?

— Ага, верно, вчера видели! — оживился Миша. — Она такая синяя, да?

— Не синяя, а зеленая, — возразил Толик, довольный своей памятью. — Это уж я хорошо запомнил: лодка зеленая, а весла красные.

— Молодец Толик! — похвалил капитан, отмечая про себя, что ребята становятся все смелее и доверчивей. — А вот кто на лодке был, ты не заметил?

— Дяденьки какие-то, — не задумываясь ответил Толик. — Двое.

— А тот, который теперь лежит на берегу… в лодке его не было? Не заметил?

Шатеркин вел разговор обдуманно, осторожно, все время не спуская глаз с мальчишек, чтобы вовремя заметить их переживания, тревогу, настороженность.

— Я одного хорошо видел, и сейчас бы узнал. — ответил Миша. — Он большой такой, лицо злое. А второй спиной сидел.

— Он японец, да? — спросил Толик.

— Не знаю.

— А тогда почему у него глаза такие узкие а лицо широкое? Ведь такие только у японцев бывают? — продолжал уточнять Толик.

— Раньше вы когда-нибудь видели этого человека?

— Не замечали, — ответил Миша.

— Та-ак…

Шатеркин поднялся, отряхнул брюки. Повскакивали и мальчишки.

— Дядя Коля, а если мы…

— Никакого «мы», — поняв сразу Толин вопрос, ответил Шатеркин и, с улыбкой потрепав его черноволосую голову, повернул к реке. За ним поспешил Риф, бросив презрительный взгляд на зарычавшего Шарика.

— Желаю удачи, рыболовы!

Ребята задумчиво глядели вслед капитану Шатеркину и молчали.

— Бегом побежал… — произнес, наконец, Толик.

— Еще бы, торопится, видишь, какое дело-то… — неопределенно сказал Миша.

— Даже досказать не дал…

Толик взглянул на подбежавшего к нему Шарика, вспомнил про ершей, кинул ему их вместе с куканом, затем старательно обтер о трусы испачканные в чешуе руки.

Шарик брезгливо обнюхал ершей, раза два надсадно фыркнул и отошел в сторону.

— Зачем отдал? — недовольно спросил Миша. — Собаки же не едят рыбу. Это тебе не кошка. И потом он подавиться может, что тогда будешь делать?

— Ничего. Они, наверно, давно протухли, — поморщился Толик, понюхав руки. — На уху же все равно мало.

— Может, еще бы поймали, день долгий.

— А где же ты червей возьмешь?

Миша пробормотал что-то невнятное и отвернулся. Ему было жалко ершей, добытых с таким трудом. Шутка ли! Пришли они сюда раным-ранехонько: только что стало светать. Было прохладно. У берегов — серые облака липкого густого тумана. Даже трава казалась седой и тяжелой. Леску почти не видно, ребята следили за ней с напряжением, забыв обо всем окружающем, не замечали ни холода, ни сырости, ни комаров. И вдруг леска заколебалась. Вначале нерешительно, робко, потом смелее, настойчивее. Вот ее повело куда-то в сторону, вглубь, Толик крикнул, раскрыв в изумлении глаза:

— Тащи скорее! Уйдет.

— Тише галди!.. Никуда не денется, — сердито зашипел Миша и подхватил удочку. На крючке трепыхался маленький и скользкий ерш, величиною не больше мизинца Толика, злобно ощетинившийся всеми своими колючками.

— Ну и добыли судака! — посмеялся Миша. — Я думал, что-то крупное. Дергал, как сом…

А теперь и этих колючих ершей у них не было. Жалко. Толик поглядел по сторонам и, повернувшись лицом к другу, сказал полушепотом:

— Знаешь что, Миша? Нам надо было взять этот пистолет. Мы бы уж постреляли из него.

— Как — «взять»? — спросил Миша, уставив на Толика серые, широко открытые глаза.

— Ну, очень просто… Такой хороший пистолет: черный, блестящий… Эх, дураки мы…

— Взять без разрешения, да?

Толик смутился. На смуглом лице его заиграл румянец.

— А мы бы только стрельнули раза два и опять незаметно на место положили. За это бы ничего не сказали.

— Вот бы и сказали! — Миша кинул на Толика строгий взгляд. — Если говорить честно и по-пионерски, нам бы и близко подходить к этому месту не надо. А как только заметили, бегом в милицию и все рассказать по порядочку, а мы не так…

— Да-а, — вздохнул Толик. Он нахлобучил на глаза кепку с непомерно большим, помятым козырьком, которая до этого торчала у него за резинкой, поддерживавшей трусики. — А мы ведь неправду сказали ему, обманули…

Миша вытаращил глаза и весь взъерошился, ощетинился, как тот самый ерш, которого они утром вздернули на крючок.

— Неправду?!

— Ну да! Чего глаза вылупил? Помнишь, мы этого дядьку видели?

Миша с усмешкой поглядел на своего незадачливого дружка: «Опять что-то выдумал».

— Что? Думаешь нет? — правильно поняв насмешливый взгляд Миши, спросил Толик.

— Конечно, нет, — ответил тот. — Он, может, и в городе-то никогда не был. Может, он приезжий, командировочный. Ты же сам говоришь, что он сильно на японца похож. А японцев в нашем городе нет…

— Вот потому, что он похож на японца, я и приметил его, — торопливо и настойчиво доказывал Толик. — А потом на нем и брюки такие заметные: серые, а полоска синеватая, как настоящий пилотский кант.

— Сказал тоже! Таких брюк сколько хочешь.

— Ну и что же? Это неважно, пусть сколько хочешь, а все-таки эти брюки я видел на нем… Говорю тебе — это тот самый дяденька, которого мы недавно в детском парке видели.

— А чего он там делал?

— Наверно, гулял. Я ведь его не спрашивал, — начинал сердиться Толик. — Он тогда был с девочкой. Помнишь? Она такая маленькая, в красных ботиночках, волосы у нее белые-белые, а бантик на голове тоже красный.

Миша задумался. Хотя Толик и доказывал так пылко, он все же не мог припомнить случая, когда они встречались с этим человеком. Маленькую беловолосую девочку он будто бы где-то видел. Но мало ли встречается в городе ребятишек!

— Вот тебе и фантик-бантик… — почесав затылок, произнес он. И почему-то вдруг на одну минуту ему представилась эта девочка с красным бантиком в белых, как лен, волосах. Она, наверно, еще ничего не знает… Может быть, сейчас где-нибудь на детской площадке играет… А вдруг это ее папа, которого она очень и очень любит? Каждый день встречает его с работы, кидается ему на шею, как котенок… И теперь ей скажут, что папа ее больше никогда-никогда не вернется… Миша глубоко и как можно незаметней для Толика передохнул. Кто-кто, а уж он-то слишком хорошо знал горечь такого несчастья. В 1945 году, когда Миша был совсем маленьким, в последних боях под Берлином погиб его отец, старший сержант Василий Парфенов. Он и сейчас помнит, как плакала мать, дедушка, бабушка и как тяжело было ему смириться с мыслью, что его папка никогда не вернется домой.