Павел Шестаков - Страх высоты

- Так полагается по закону. Но пока мы беседуем без протокола, мне бы хотелось задать вам еще один вопрос.

- "Спрашивай - отвечаем".

"Пожалуй, он стал раздражаться!"

- Что вы почувствовали, когда узнали о поступке Тихомирова?

- Ну, это уже напоминает интервью с кинозвездой или знатным шахтером. "Что вы почувствовали?"

- А все-таки?

- Знаете, этот поворот нашего разговора выветрил у меня вместе со спиртным всю достоевщину. Я не Митенька Карамазов. Я снова чувствую себя современным и сдержанным человеком. В таком духе и отвечу: он мне не понравился.

- И только?

- Может быть, немного больше.

- Насколько?

- Я бы мог сказать ему несколько слов.

- А дать по морде?

- Возможно.

- А...

- ...Выбросить из окна?

- Да, выбросить из окна?

В ресторане стало совсем тихо, даже оркестр умолк. Мазин смотрел через плечо Рождественского на эстраду и видел, как беззвучно надувает щеки саксофонист и словно на пуховые подушечки ложатся палочки ударника. "Зачем эта блондинка разевает рот?" - подумал о певице и перевел взгляд на Рождественского. Взгляд веселый, подбадривающий: "Ну что же ты, дружок?"

- Вы меня разочаровали, гражданин следователь.

- Грубо работаю?

- Примитивно.

- Нет, - замотал головой Мазин, чувствуя вдруг прилив опьянения. Все делаю правильно. Почему вы не хотите ответить на мой вопрос?

- Считаю его неприличным.

- Ничего подобного, гражданин Карамазов. Совсем по другой причине.

- Я не Карамазов.

- Может быть, Раскольников?

- Моя фамилия Рождественский.

Мазин захохотал:

- Неужели не скажете? А если я догадаюсь сам?

- Попробуйте, Порфирий Петрович.

- Не обидитесь?

- Не знаю.

- Ладно. Человек в отпуске может позволить себе и лишнее. Вы не хотите ответить на мой вопрос не потому, что считаете его опасным, а потому, что он поставил вас в глупое положение. Сказать: "Нет" - вам неудобно Ведь вы мужчина! А сказать: "Да, я мог его вышвырнуть, он этого заслужил" - вы тоже не можете, потому что получили определенное воспитание и не любите врать. Ведь вы не вышвырнули бы из окна Тихомирова, Игорь Анатольевич? А?

- Вы, кажется, проповедуете самосуд!

- Увы! Не имею права. Только уточняю факты.

- Это не факты, а предположения. Что бы я мог сделать, если бы... Хорошо, если вас это интересует... Я бы в самом деле не стал его убивать. Не так воспитан, как вы проницательно заметили.

- Польщен. Но какого же черта вы делали у Тихомирова ночью, после защиты? Зачем вы поехали туда?

- Когда?

- В то самое время, когда, по вашему первому алиби, вы сидели здесь, а по второму - еще ничего не ведали об украденных записях?

- Ну, знаете...

- Знаю.

- Что вы знаете?

- Что вы были там.

- Это неправда!

- Правда, Игорь Анатольевич, правда, - сказал Мазин тихо.

- Откуда вы знаете? - спросил Рождественский тоже негромко.

- Около двенадцати ночи вашу машину видели возле дома, причем не на стоянке, а возле автобусной остановки, в стороне.

Удивительно, но Мазину показалось, что Рождественский обрадовался:

- Но меня-то не видели!

Мазин подумал:

- Нет.

- И не могли видеть, потому что я был здесь.

- Тут имеется небольшая неувязка, вы правы, но ведь на машине нетрудно создать видимость совпадения сроков. Каких-нибудь пятнадцать минут - и вы там. Еще пятнадцать - и вы здесь.

- Остроумно. Если вы только не выдумали насчет машины.

- Нет, не выдумал.

- А кто ее видел?

- Машину видел квартирант вашего сторожа. Прокофьича.

- Я с ним не знаком.

- Возможно, но он узнал чертика.

- И только?

- Деталь характерная.

- И, по-вашему, это может считаться доказательством? Меня он не видел, номера машины не знает... Ведь не знает?

- Не знает...

- Тем более! Ему показался знакомым чертик. Я, разумеется, не эрудит в юридических науках, но, по-моему, это слабовато.

- Очень, - согласился Мазин. - Если еще добавить, что он был не вполне трезв, то вы имеете полное право отвести такого свидетеля...

- Еще бы!

- ...Хотя он и сказал правду.

Рождественский разливал остатки коньяка. Рука его чуть дрогнула, и Мазин услышал, как стукнуло горлышко графинчика о край рюмки. Рождественский улыбнулся через силу:

- Вы в самом деле опытный следователь. Не хотел бы я попасть к вам на допрос всерьез.

Мазин поклонился:

- Еще раз спасибо. Однако я говорю почти серьезно.

- Вы поверили пьянице?

- Он, между прочим, офицер Советской Армии.

- Мундир? Слово чести?

- Не иронизируйте. Дело не только в этом офицере. Я бы мог ему не поверить. Но, на вашу беду, на машину обратил внимание милицейский патруль. Правил она не нарушила, однако стояла без хозяина ночью, и они записали на всякий случай номер.

- Показаний своих сотрудников можно набрать сколько угодно!

- Не будем спорить, Игорь Анатольевич. Давайте лучше выпьем за ваше алиби!

- Ну и странный же вы человек. Как любит говорить мой почтенный родитель, большой оригинал.

Рождественский поднял свою рюмку, но не выпил, а поставил снова на стол.

- Пейте, пейте, не нервничайте. Мы только беседуем, обмениваемся мыслями. Вы сообщили мне много интересного. Не мог же я остаться в долгу.

- Скажите все-таки, сколько процентов серьезного в нашем разговоре?

- Почему вы нервничаете? У вас же есть алиби.

- Да, есть. И могу сказать вам с серьезностью в сто процентов, что я не убивал Тихомирова, хотя этого подонка и стоило выкинуть в форточку. Вместо меня это сделал господь бог!

- А вы в это время разыскивали коньячок по городу?

- Совершенно верно.

- Так сказать, разделение труда? - усмехнулся Мазин. - Вот что значит воспитание! Но неужели вы не могли преодолеть себя? Разозлиться и толкнуть? А?

Рождественский глотнул коньяк залпом:

- Да-а... Теперь я начинаю понимать, что значит попасть к вам в лапы. Ведь это хуже любого костоломства, если тебе не верят вопреки очевидным фактам!

- Ну, не скажите. Именно факты и подавляют. Понимаете, я бы охотно вам поверил, но это мне абсолютно ничего не дает.

- Не понимаю, - признался Игорь.

- Одна задача подменяется другой - и только. Ведь если вы в самом деле бегали по ресторанам, а на правду это весьма похоже, потому что ваш приятель Адмирал помнит, как вы промокли под дождем, чего бы не случилось, будь вы в машине, то... это значит, что вашей машиной воспользовался кто-то другой.

Мазин поднял свою рюмку и тоже выпил коньяк до дна. Рождественский смотрел хмуро:

- Вот же неудачный день. Все одно к одному. И погодка, и матч, и с вами разговорчик.

- Пожалуй, он затянулся. Где там наша Надюша?

Рождественский ковырял вилкой зелень в тарелке:

- Все-таки, честно, неужели вы думаете, что это не несчастный случай?

- А вы?

- Я говорил.

Он выжидающе смотрел на Мазина, но тот молчал.