Юлия Павлова - Финт покойной тети

— Кто расползается? — тихо переспросил Серый.

— Гадость, — менее громко ответила тетка-гренадер, но тут же опять набрала обороты: — Мы плевательницы на этажах поставили, домофон. Мы морим, морим, а они ползут. Отсюда ползут.

— Кто ползет? — совсем интимно поинтересовался Серый.

Он был выше на голову даже этой необъятной бабищи. В объеме он, наверное, уступал, но не в весе. Женщина сделала шаг в сторону.

— Ты чего? Это че за тон у тя? Мы про тараканов, а ты про что? Мы морим, морим, а Васька относится к нашей инициативе индифферентно. Тараканы везде дохнут, а в его халупе у них реанимация. Они тут отсидятся, а потом опять по подъездам расползаются. У нас двадцать лет дом высокой культуры быта! Был. У нас знамя в красном уголке жэка семь лет висело!

— А где оно теперь висит? — заинтересовался Виталик.

— Дома у меня, — засвербела вторая тетка, прислонившаяся к стеночке и внимательно оглядывавшая квартиру. — Так будем порошок брать или опять проигнорируем общественное начинание?

Голос ее описанию не поддавался. Мне вспомнился мультфильм про какую-то женщину, которая своим голосом деревья валила и в муже своем просверлила дырку. Муж потом вместо гармони подрабатывал, у него из тела стала музыка выходить. У сегодняшней тетки голос был такого же качества, понятно стало, почему она говорила мало.

— Вот.

Огромная баба пошуровала в карманах пальто, похожего на трехместную палатку, и выкинула на стол два пакета с серым порошком. Пакеты шлепнулись на очистки креветок, и те зашелестели. Розовые морские родственники тараканов были недовольны.

— По двенадцать рублей. Цените, мы оптом брали, так бы по двадцатке выкладывать пришлось.

Серый и Виталик рассматривали два невзрачных пакета с неудобочитаемым текстом, но с крупными тараканами и блохами на вложенной бумажке-инструкции.

— Вчитываться в содержание потом будете. Деньги давайте.

Серый вытащил пятьдесят рублей. Тетка отсчитала ему сдачу.

— Сегодня же посыпьте. Приду проверю. Здесь же главное — синхронность. А то весь подъезд три дня как посыпался, а у вас — полная тишина и рассадник.

Серый подхватил тетку за локоть, равный по толщине ноге нормальной женщины, и вывел ее за порог, приговаривая: «Да. Конечно. Сделаем». Вторая широким шагом ушла за ними.

После визита, разбудившего нас, Серый еще раз отзвонился Вадику, доложил о проделанной работе.

Во время всей этой сцены я сидела, закрывшись до глаз одеялом. Не от смущения, боялась расхохотаться в голос. Татьяну Степановну еще можно было представить в качестве подъездной активистки, но Ладочников, подпирающий стену и удивленно рассматривающий «развратный вертеп», был слишком живописен. Хорошо еще, что он старые женские сапоги нацепил на свой сорок третий, а так эту выбритую рожу с бровями, как у незабвенного генсека, вполне можно было сопоставить с разворотом плеч, с соответствующим размером ноги и ладонями молотобойца, иногда выглядывавшими из кармана тесного заношенного пальто. Где он его надыбал? Такие лет двадцать не продаются и лет пять как перестали появляться на плечах москвичек. Не в область же он за ним мотался? Ряженый мужик на Святки. Номер этот мог пройти только с утра и только в похмельной компании.

Ребята решили, что спать больше не стоит. Я попросила их управиться в туалете как можно быстрее и отнести меня в ванную. Там у меня ушло полчаса на возню с гигиеной и еще полтора часа на разработку заживающей ноги. Почувствовав боль от переутомления, я разрешила отнести себя на диван и с удовольствием увидела чистый стол и убранную с пола постель. Вот ведь могут, когда хотят.

Но оказалось, что стимулировала моих «охранников» не врожденная слабость к чистоте, а звонок начальства с предупреждением о его прибытии.

Только удалось пристроиться на диване со всем комфортом, отослать парней курить на кухню и посмотреть новости, как завалились двое квадратоподобных мужиков с Вадиком в качестве «шестерки». Смотрелся он в этой роли плохо.

Два авторитета, или как там еще их должность называется, расселись за столом хозяевами, огляделись, внимательно просмотрели процесс вытирания мной мокрой головы и констатировали: «Расслабились!»

Ну сидим и сидим, чего мешать, тем более у меня появилась надежда на благополучный исход. Так нет, надо все испоганить своими мордами с написанными по диагоналям самодовольством и самоуверенностью. Но я молчала, ну их, ей-богу. Не тронь, г…, оно и не…

Меня поразило, насколько приехавшие мужики комфортно себя чувствовали в этой квартире. Наверное, они тоже вышли из такой же дыры, «поднялись», слегка или не слегка оборзели, но к исконному тянет, как старых авторитетов тянет на портвейн.

Два одинаковых зажравшихся мужика смотрели на меня как на товар и анализировали ситуацию по своей, неведомой мне мозговой цепочке. Ребята при них стояли «на цырлах», ели начальство глазами.

— Я извиняюсь, меня Настя зовут. А вас как?

Один из квадратных посмотрел в мою сторону с тем выражением, с каким рассматривают раздавленную лягушку, и сморщился:

— Не били, что ли?

Серый оживился, вытер руки о штаны и прогнулся в поясе:

— Че ее бить, она инвалид, ей и так больно.

Вадик согласно закивал, попытался стянуть с меня одеяло. Я держала его двумя руками, и «легкий жест перед начальством» у него не получился. Он потянул сильнее, складка постельной принадлежности тронула «башню» на колене, и я от души, с наслаждением, заорала в голос. Сдерживать себя в присутствии чужих людей больше суток — это надо уметь. Это же никуда не денется и должно как-то выйти из организма. У кого слезами, у кого похмельем с водкой, а у меня утробным звуком псевдоболи.

— Обнаглела.

Лысоватый дядька с пустыми белесыми глазами хотел было преподать урок своим подчиненным, даже отодвинулся для этого от стола и нагнулся к дивану, отставив руку для удара. Но я отпустила край одеяла, оно слетело, и серебристая конструкция на ноге сверкнула ему в глаза десятком отблесков.

— Это че за… поебень?

— Коленка у нее не движется, — встрял Вадик. — Я вам говорил, она инвалид.

— Да это вы инвалиды на всю голову. Это же лишний способ для убеждения. Болит? — душевно спросил говнюк в дорогом костюме. — А больше болит где?

Хотелось ему ответить в рифму, но ведь, сволочь, не поймет юмора, подумает, что издеваюсь.

— Везде. Вся нога. Мне операцию сделали в клинике. Конструкция очень дорогая, около десяти тысяч долларов стоит. Не моя, клиники.

Боже, о чем бы ни говорить, лишь бы говорить. Не зря же Ладочников и Татьяна Степановна сюда заявились, может, подмога какая будет?

— Клиника государственная?

— Конечно. То есть за операцию мама платила, но конструкция, она общая, я ее третья ношу. Меня скоро в Париж повезут показывать, на съезд ортопедов. Уникальная операция. Между прочим, удачная, и поэтому клиника может заработать на новых пациентах. Меня же сам Эдуард Арсенович оперировал.