Юлия Павлова - Финт покойной тети

Рядом дернулся парнишка в камуфляже, упал Сергею под ноги. Звуков выстрелов было почти не слышно. Вадик вытащил из рукава куртки пистолет, приставил к моему виску.

— Всем назад! Иначе заложница будет убита. Из ближайших кустов выскочили двое ребят в черных масках с автоматами.

Авторитеты встали у стены соседнего дома и наблюдали за военными действиями издалека — здоровье свое берегли, сволочи.

В милицейском микроавтобусе пошевелился кто-то, и туда, поверху, пошла короткая автоматная очередь.

Неожиданно въехавшая во двор машина напоминала инкассаторскую. Задняя дверь ее открылась, туда вскочили Митя с Жорой и незнакомый бугай. Вадик перекинул меня бугаю на руки, влетел в машину, следующим запрыгнул Сергей, а за ним двое автоматчиков.

Во дворе остались лежать Виталик и его ровесник милиционер. Мне было не видно, что делается во дворе, в бронированных стенах большие окна не предусматривались, а в два маленьких смотрели мои похитители. Я встала, вскарабкавшись по стене, хотела пересесть на лавочку и тут же получила удар по голове.

— Сидеть!

Мне захотелось объяснить ударившему меня бугаю, который только что снял маску, что хочу просто пересесть, но я тут же получила удар ладонью в лицо.

Когда я очнулась, то сначала услышала ругань. Приоткрыв глаза, я увидела, что бугай, ударивший меня, стоял навытяжку перед авторитетами. Митя убедительным голосом объяснял бойцу, что тот чудило — безмозглый даун и что штраф за удар равняется штуке долларов.

— Пять, — сказала я. — Лучше пять. С его силой мне хватит трех ударов, это всего три тысячи. Обидно.

— Я тебя с одного замочу, — оживился отчитываемый чудило.

— Не сомневаюсь. Убить женщину или ребенка — это вам всем здесь в удовольствие.

В спор со мной никто не вступал. Все расселись по местам, я пристроилась на сумках с вещами, момент их закидывания в машину от меня ускользнул. Нога, на которую по чистой случайности пока никто не наступил, мешалась в проходе микроавтобуса, но теперь я демонстративно вытянула ее подальше.

Всем хорошо, у них обувь на ногах, а у меня только правый сапог, и щеголять левой в носке с надписью «Шик» холодно. Длинная юбка из-под мятого пальто прикрывала ноги до щиколоток, но все равно под подол дуло. О колготках или рейтузах после операции мечтать не приходилось. Увидев на полу машины уроненную черную лыжную, она же налетчицкая, шапочку, я исхитрилась ее достать и надела на левую ногу. Мужчины почтительно следили за моими действиями, слова поперек никто не сказал.

Вскоре машина затормозила, меня перетащили в белый «Москвич», туда же пересели Жора с Митей, Вадик, Сергей и бугай. Пока мы пересаживались, у бронированной машины сняли номера и содрали серые полосы по бокам, получился нормальный инкассаторский броневик. Из него выскочили два бывших автоматчика, переодетые в куртки и джинсы, типичные для каждого второго мужчины любого города России. Они легкой походкой отправились к ближайшему ларьку покупать пиво.

Через десять минут «Москвич», сделав пяток поворотов по ближайшим дворам, остановился около невзрачных «Жигулей» кирпичного цвета, и туда пересели авторитеты. По их мордам было видно, насколько им нравилась погоня, их возбуждала ситуация. Об оставленных на земле двух молодых ребятах они давно забыли, это входило в их «игру» и добавляло «перца».

Наш замызганный «москвичок», облегченный на двести килограммов дерьма, поехал дальше.

Доставили меня не на дачу, как я ожидала, а в общежитие. Чье это общежитие — понятия не имею, слишком быстро мы все выгрузились, но, судя по грязи в коридорах, нищенской обстановке в комнате и потрясающему количеству мусора за окном, оно относилось к тем институтам, которые считаются не самыми престижными, типа моего МИСИ или Института связи. Заносили вещи и меня через дверь, которую до этого лет двадцать не открывали, но регулярно красили, за треснутый шов многослойной краски зацепилась одна из сумок, мешковатый чудило выругался, но тут же получил подзатыльник от Вадика. Дальше передвигались до второго этажа почти бесшумно.

Сгрузил меня Сережа на кровать со скрипучей сеткой, я уже забыла, когда на такой спала, а на двух соседних обосновался он и тот бугай, что бил меня в машине, звали его колоритно — Сизый.

Вадик, удостоверившись, что транспортировка прошла нормально, тут же исчез. Я попросила Сизого подать воды, а он сплюнул на пол и сообщил, что для кого он Сизый, а для кого — Сигизмунд Иванович. После чего я уткнулась в подушку и зашлась от хохота. Серый и Сизый раздевались и посматривали на меня с опаской. Не объяснять же им, что два месяца назад я достала из-под подушки записку, в которой сообщалось имя моего суженого с замечательным по выразительности именем — Сигизмунд.

Через час ребята проголодались. Я тоже хотела есть, но сначала необходимо было согреться. Я забралась под одеяло одетая, только скинула пальто и единственный сапог.

Сизый сбегал в ларек и принес самой дешевой колбасы с черным хлебом. Колбасное безобразие розового цвета пахло вполне сортирным запахом и вызывало тошнотный рефлекс, так же как и тот, кто его покупал. Сизый смотрел, как я принюхиваюсь к изделию неопознанного мясокомбината.

— Можешь не жмуриться от удовольствия, тебе не достанется.

Я позвала поближе Серого и дала ему сто долларов, попросила много не тратить, но купить обязательно съедобное и вкусное. Он собрался в одну минуту, но я остановила его у дверей вопросом:

— Сереж, а как бы узнать, что с Виталиком? Может, он жив?

— Он точно жив. Ему ниже ключицы пуля попала, и типичного для перебитой артерии фонтанирующего кровотечения не было. Кость, вероятно, раздроблена, может, бронхи задеты, может, легкое.

— Дураки вы, ребята. Из-за двух вурдалаков с отмороженными глазами лезете под пули. Они миллион сгребут, а вам по десятке отстегнут, и будь здоров, не кашляй.

— Работа есть работа, — пробурчал Сергей, но настроение у него упало.

— Серенький, только ты быстрее в магазин сбегай, я с этим ненормальным боюсь оставаться.

На самом деле я не очень-то боялась, просто из роли Золушки в доме мачехи выходить было нельзя. Сергей теперь переходил на амплуа Волшебницы, вот пусть и старается. Все-таки не конченый духовный индивид, осталось в нем много человеческого.

Сигизмунд дождался, когда Сергей выйдет из комнаты, и подсел ближе.

— Богатенькая Буратина? И сколько у тебя еще денег осталось?

— Наличными? Две тысячи семьсот долларов.

— Ага, значит, у нас еще и сбережения есть?

— Не знаю, как у вас, а у меня есть.

— И чего же ты с ними расставаться не хочешь, может, ребята с тобой слишком ласково обращались?

— Иди ты, извращенец, в свой угол комнаты и сиди тихо. Пальцем только дотронься, я нажалуюсь тысяч на двадцать на тебя.