Юлия Павлова - Финт покойной тети

— А как тебя зовут, Ладочников?

— Костя.

— Очень приятно. Я в тот вечер, когда меня похитили, первое вспомнившееся имя назвала. Ты не знаешь, где Стерва?

Костя переобулся в тапочки и прошел в комнату.

— У Татьяны Степановны. Ты уже ходишь?

— Пытаюсь. Давай поговорим?

— Давай. Давно пора. Только поудобнее хотелось бы расположиться.

— Тогда на российский переговорный пункт — на кухню.

— Туда с особым удовольствием.

Ладочников налил себе супчику, приготовленного Людой, и наворачивал его с большим удовольствием.

— Ладочников, надежда ты нашей российской милиции, объясни, пожалуйста. Два месяца назад я становлюсь богатой наследницей, в масштабах России, конечно. Через пятнадцать дней после смерти Кати в моей квартире застрелили парня, причем даже его подельники не знают, какого черта он сюда полез. Неделю назад зарезали Григория на четвертом этаже. Меня похищают, и стоит такое похищение лично для меня четыреста долларов… А Леша, говорят, за это мероприятие миллион заплатил.

Костя, слушая меня, очистил зубчик чеснока, покрошил в суп.

— Он за себя заплатил.

Говорил сегодня Костя спокойно, устало. Вот такая работка у человека — то маскарад, то с инвалидами разговаривай в свое личное свободное время.

— Даже если и за себя. Ты представляешь, что это за сумма? Если тратить в день сто долларов, то хватит на тридцать лет, а если только по пятьдесят, то хватит на шестьдесят. То есть если в один месяц можно потратить только полторы тысячи, а в следующем четыре с половиной…

— Не напрягайся, он фальшивыми заплатил.

Я перестала чертить на салфетке цифры.

— Странно. Зачем он тогда у меня тысячу брал?

— Значит, фальшивых под рукой не было. Вкусный супчик. Я налью еще?

— Конечно.

Ладочников налил себе еще борща, заглянул в холодильник, плеснул в рюмку лимонной водки.

— Насть, отвернись, мне пить нельзя, я за рулем, и ты ничего не видела.

— Не видела, хотя зря ты с утра… Кость, а как раненые ребята? Виталик и другой, милиционер?

— Нормально. Виталик в больнице под круглосуточным присмотром наших, младших по званию эмвэдэшников. А парень, я, правда, не знаю, из какой он службы, но не мент, в пуленепробиваемом жилете был, два ребра от выстрела сломаны, нормально отделался.

— Ну и слава богу. Я так переживаю, что вокруг меня люди погибают…

— Они не вокруг тебя, они вокруг денег погибают. — Ладочников, поискав в холодильнике еще чего-нибудь для души и не найдя, сел за стол, заглянул мне в глаза. — Настя, я хочу тебе рассказать одну историю… Ты как к своему брату относишься?

— Никак. Не уважаю.

— Ну и хорошо. Точно суп не будешь? Тогда я доем… — Костя переставил с плиты к себе кастрюлю и навалил в нее сметаны. — История на первый взгляд к нашей ситуации отношения не имеет, но ты послушай…

В армии, после служебки, я попал в самое тихое место. Средняя полоса России, пять километров от районного центра, войска ПВО. С утра пробежка, затем занятия. Расчехлить-зачехлить, навести-отвести, протереть окуляры. Шучу.

В армии, как ты знаешь, не любят нацменов, евреев и москвичей. Не знаю почему, видимо, традиция. А сосед по койке мне попался как раз наполовину еврей и из Москвы, Генка Задорновский. Я думал, у него батяня, былинный богатырь, женился на какой-нибудь Иде Израилевне по расчету, а оказалось, наоборот, Генка в мать пошел. Отец, интеллигент потомственный, невысокий, худой, а мама его, Бэлла Цезаревна, комплекции Татьяны Степановны твоей… Ты, кстати, к ней приглядись, она… другая.

Я открыла рот для вопроса, но Ладочников погрозил пальцем.

— Потом, Насть. Так во-от. Сдружился я с Генкой. Тормозной он был абсолютно. Доходит до него на третьи сутки. Бывало, пятнадцать километров марш-броска, все падают на подходе к казарме, а он еще по плацу пробежится в сторону столовой, сядет за стол и только там понимает, что есть от усталости не может. Бил редко, но метко и сильно. Шуток не понимал вообще, но на всякий случай не обижался. Он по жизни такой расп… широкого характера! Из института со второго курса вылетел, на занятиях спал, а когда его преподаватель будил, объяснял, что ему очень скучно было. Откровенный парень. И служили мы нормально в части, без особых эксцессов. Дедовщина в меру, как положено, офицерский состав не обижает, к сержантскому мы попривыкли.

Отслужили полтора года, и в городке рядом с нами — ЧП. Представляешь — лето, в городе половина населения с утра на реке, на пляже. Там, естественно, детишки, мамаши и безработные любители пива. Не пляж, а демонстрация. Вот именно на нем и зарезали троих мужчин. Утром, часов в десять, их нашли… Мы бы в своей части об этом узнали через день из газет или по местной программе телевидения, но днем к нам приехала комиссия. Оказалось, что трое убитых являлись большими армейскими чинами.

Приехавшую из Москвы комиссию поразил сам факт присутствия всех троих мужчин в одном месте. Троих генералов, между прочим, из разных родов войск. Не могло такого случиться ни по какой теории вероятности и невероятности. Что они там делали — никто не мог сначала объяснить. Жены пересказали то, что им наврали мужья — поехали на охоту. Комиссия решила разобраться, что за охота такая, если в местных лесах обыкновенного лося и то не каждый год видят, не говоря уже о кабанах или еще какой живности, в это время года абсолютно линялой. Да и вообще не охотничий сезон.

Короче, через сутки выяснилось, что зарезанные генералы вложились в местную промышленность. Инвестировали заводик по производству чего-то химического. Инвестировали на такую сумму, что завод закупил английское и германское оборудование и нанял обратно двести своих уже два года безработных сотрудников. Комиссия сильно заинтересовалась, откуда у пенсионных генералов взялись деньги и почему их именно теперь прирезали, если они все деньги вложили в производство.

В местной прессе убитых называли «военными среднего звена», в центральной прессе вообще ничего не появилось. Через три дня комиссия снялась из части, а на местном кладбище в лесочке появилась безымянная могила. То есть для всех она была безымянная, да и сам факт захоронения не афишировался, но мы с Генкой Задорновским, сходив за грибами, увидели, как хоронят члены комиссии, в количестве трех человек, закрытый гроб. Не знаю, какая накладка получилась в военном ведомстве, но гроб был деревянный. И даже не гроб, а ящик из-под снарядов.

Мы с Генкой — парни любопытные, тем более что в нашей части развлечений мало, и на следующий день мы могилку ту проведали. А в могилке оказался командир нашего дивизиона в спортивном костюмчике, с развороченным от выстрела виском.

Закопали мы его быстрее, чем откапывали, раза в два. Полковник наш, что лежал в ящике, на днях подал прошение об отставке и выехал на родину. Все удивлялись — у него не было родственников, детдомовский, холостой. Мы с Генкой очень удивились месторасположению такой родины. Позже, через год наверное, до нас дошли слухи, что наш полковник был четвертым в компании инвесторов…