Юлия Павлова - Финт покойной тети

Братец посмотрел не меня сначала с подозрением, затем со снисходительностью… и согласился.

Мы сели на просторной кухне. Пока выставлялись на стол закуска и бутылки, сквозило напряжение. Стерва, потягиваясь лохматым тельцем, устроилась на подстилке около пустой миски и смотрела на нас, недоумевая.

— Смотри, собака и та удивлена твоим приходом и тоном разговора.

Андрей криво улыбнулся. Вот такой стиль поведения женщины он понимал, к такому он привык. Привычность ситуации снимает раздражение и позволяет настроиться на конструктивный разговор. Мне так кажется.

Первые десять минут мы усиленно изображали родственников за легким семейным завтраком. На десятой минуте настало время беседы. Андрей вытер руки о салфетку и попросил подрезать сыра. А почему бы нет? Я подрезала. Красиво положила на тарелочку и поставила поближе к единственному брату.

— Кушай, Андрюша, только объясни, чего именно ты от меня хочешь?

Андрей взял желтую пластинку сыра, откусил и помахал оставшейся частью в воздухе.

— Настя, а ты знаешь, моя мама в минуты острого алкогольного отравления, то есть с похмелюги, постоянно рассказывает мне о малознакомом ей самой и уж тем более мне человеке, который является моим родным отцом? Имя его — Сева.

После недосыпа и часовых рыданий по уехавшему любимому человеку трудно сразу сориентироваться в именах собственных. Я уточнила:

— Сева — это Севастьян или как?

— Какая разница, Настя? Другой человек. Мой биологический отец — другой человек. Ни фига я тебе не родственник по крови.

— А кто?

— …в пальто. Другой у меня папа, поняла?

— А-а! Поняла! Поэтому можно лезть мне между ног на общих основаниях!

Мой оптимизм Андрея не порадовал. Он помрачнел и совершенно серьезно заявил:

— Стране нужны деньги.

Я не знала, как реагировать на такое заявление. Можно только смотреть, выпучив глаза и офигевать.

— Андрей, а кому не нужны деньги? Ты мне назови адрес человека или организации, я не поленюсь, подъеду посмотрю, на память сфотографирую.

— Ты не понимаешь… Знаешь, сколько стоит самая элементарная операция по освобождению офицера средней должности из плена?

— И сколько же?

— От двухсот до полумиллиона. Это не считая суммы выкупа. Нужно собрать информацию, чаще всего за деньги, подготовить людей, экипировать, подготовить пути отхода. Опять же взятки, оружие, транспорт.

— А сколько стоит выкупить солдатика?

— Эти обычно выбираются сами.

— Или не выбираются. Нет, Андрей, не нравится мне твой подход. Выкупить офицера…

Очень благородно. Но дешевле войну не начинать. Ты используешь человека для изготовления фальшивых денег — преступление, затем человека необходимо уничтожить — еще большее преступление, «подчистить» свидетелей — преступление, не оправданное ничем. И все для блага государства. Не может быть правое дело замешено на крови и кровавых деньгах.

Андрей ел бутерброд с осетриной и смотрел на меня в упор. Выглядело это смешно, хотя и страшновато.

— Мне тебя, Андрей, жалко. Кто-то использует твои убеждения для своего кармана. Проведут пару громких операций, освободят пяток заложников, а затем типография случайно взлетит на воздух и скоропостижно «сгорят» в ней полмиллиарда, из которых тебе не достанется ни цента, а у племянника и внучки контролирующих тебя генералов появятся виллы в Лос-Анджелесе. Вот такой наш российский патриотизм за твой счет. Кстати, ты со своей упертостью будешь раздражать начальство, и оно постарается задвинуть тебя или в область Дальнего Востока, Таймыра, тайги, или в гроб.

За окном мороз, тишина. Тиканье часов на стене. Андрей отложил четвертый бутерброд, отхлебнул кофе.

— Ты помогла ему уехать?

— Нет. Я только дала денег.

— Хотел бы я такое «только». Насть, забудь ты о своем Лешке, выходи за меня замуж.

— Ни-за-что. Я не переношу насилия и при первой же попытке меня «воспитывать» рукоприкладством отравлю тебя.

Андрей покосился на отложенный бутерброд. Я даже не улыбнулась. Но совершенно неожиданно мне стало его… жалко?

— Послушай, Андрей. Если не хочешь очень крупных неприятностей, уезжай немедленно из Москвы. Лучше с Казанского вокзала. Выйди в любом поразившем тебя задрипанностью городишке и останься там на недельку.

— С ума сошла? Меня с работы уволят.

— Считай, что уже. Кончилась твоя карьера в ФСБ. А если не кончилась, то может начаться на другом уровне. Но через неделю.

— А что будет-то?

— Точно не знаю, но захват типографии и банды будет.

— Типографию нашли?

— Нашла.

— Ты?

— Я. Не стреляй глазами, она уже обложена со всех сторон.

— Су-ука! Боже мой, как же мне хочется тебя убить!

— Ты мне только что предложение сделал.

— Ты же меня подставила. Понимаешь?

— Да иди ты лесом! Сам обращаешься со всеми как с пешками… я уже об этом говорила. Тебе на всех наплевать. Значит, ответная реакция такая же. Ты обо мне подумал? Что со мной-то будет?

— Не-ет… И как же ты теперь?

— У меня на завтра билет в Париж. Еду в составе делегации Министерства здравоохранения. Андрей, хватит байки слушать, собирайся и уезжай.

— Сейчас?

— Немедленно. Посиди здесь минутку.

Андрей с удивлением смотрел мне вслед. Походка у меня почти выровнялась, теперь я работала над «легкостью». Вернувшись на кухню, я положила перед ним пачку пятидесятидолларовых купюр.

— Это из тех?

— Из тех. Проверено — берут везде и с удовольствием.

Посматривая каждые пятнадцать секунд на часы, он допил кофе, встал, наклонился ко мне, поцеловал в щеку, а потом погладил задремавшую на половике Стерву. Стерва от удивления вздрогнула, но кусать его руку не стала. Ритм действий Андрея с первых шагов до одевания в коридоре все убыстрялся, из квартиры он уже выбежал.

Первый час пополудни. Воскресенье. Вызову милицию сейчас. Мне не нужно набирать «02», мне достаточно подняться на четвертый этаж и жать на кнопку звонка до тех пор, пока сонная Мила не откроет дверь.

— Ты чего, Насть?

— Мила, Ладочников дома?

Костя стоял, щурясь, за Милой.

— Что, Настька, все-таки нашла случайно типографию?

— Нашла. И там пять человек бандюков. Ладочников, что ты сонный стоишь? Вызывай своих ребят.

— Сейчас.

Костя нащупал телефон и набрал номер.

— Настя, пока я бригаду вызываю, садись заявление пиши.

— Какое заявление?

— Подстрахуемся. А черновик я печатными буквами набросал, на столе в кухне лежит, иди перепиши.

Мила взяла меня за руку и повела за собой. Она быстро заварила крепчайший кофе и пожарила гигантскую яичницу, пока я кропала взволнованной рукой заявление с формулировками типа «случайно нажала… удивленно увидела… внезапно обнаружила… неумышленно совершила действия…», ну и так далее.