Ханс Русенфельдт - Темные тайны

Стоило Харальдссону подумать об этом, как по всему телу распространялось тепло. Как же он будет себя чувствовать, когда это действительно произойдет! Все переменится. Ведущая вниз спираль, куда угодила его жизнь, оборвется, и он снова поднимется. Во всех отношениях.

Харальдссон очнулся от своих полусонных промерзших мечтаний. К дверям дома кто-то приближался. Высокая худощавая фигура. Мужчина. Шел быстрым шагом, глубоко засунув руки в карманы куртки и подняв плечи. В эту ночь мерз явно не только Харальдссон. Мужчина прошел мимо висевшей на фасаде лампы, и Харальдссон на мгновение отчетливо увидел его лицо. Он бросил взгляд на фотографию, прикрепленную к приборной панели. Никаких сомнений. Мужчина, направляющийся к дому, — это Аксель Юханссон.

«Добро пожаловать домой», — подумал Харальдссон, чувствуя, что леденящую усталость как рукой сняло. Аксель Юханссон подошел к парадной и набрал четырехзначный код. Замок щелкнул, он распахнул дверь и уже собирался войти в темноту и тепло, как услышал еще один щелчок — металлический звук, явно указывавший на то, что где-то рядом открылась дверца машины. Аксель остановился, не закрывая входной двери, и оглянулся. Харальдссон секунду просидел неподвижно. Он слишком поторопился. Надо было дать подозреваемому войти в дом, а уже потом открывать дверцу машины. Что же теперь делать? Он видел, что Аксель Юханссон стоит перед открытой дверью и неотрывно смотрит на «тойоту». Сидеть в машине с приоткрытой дверцей казалось еще более подозрительным, поэтому Харальдссон вылез наружу. Метрах в двадцати от него Аксель Юханссон отпустил дверную ручку и отступил назад. Харальдссон решительным шагом пересек улицу.

— Аксель Юханссон! — Харальдссон приложил максимум усилий к тому, чтобы это прозвучало так, будто он совершенно неожиданно увидел старого друга. С радостным удивлением, без малейшей угрозы. Будто он вовсе не полицейский.

У него явно ничего не получилось.

Аксель Юханссон развернулся и побежал.

Харальдссон пустился следом, проклиная то, что так долго сидел и мерз в машине. Слишком медленно. Завернув за угол дома, он увидел, что расстояние до Акселя Юханссона увеличилось. Харальдссон прибавил скорости, наплевав на то, что бедра и ноги застыли и отказывались подчиняться. Он двигался на силе воли. Юханссон быстрым легким шагом бежал между домами. Перепрыгивал через низкие деревянные ограждения с табличками «место занято» возле прилегающих к домам парковок, пересекая асфальт, выскакивал на следующий газон и мчался дальше. Но Харальдссон не отставал. Он чувствовал, как шаги становятся длиннее и как все тело откликается на его усилия. Он постоянно наращивал скорость. Расстояние до Юханссона больше не увеличивалось. Оно даже не оставалось неизменным. Харальдссон его сократил. Не намного, но он был в хорошей форме и едва ли мог устать и сбавить ход. Если он не потеряет подозреваемого из виду или не поскользнется на покрытой ночной росой траве, то постепенно его догонит — в этом Харальдссон не сомневался.

Недурно для парня с тяжелым вывихом правой ноги.

Откуда взялась эта мысль?

Харальдссон инстинктивно притормозил, выругался про себя и снова прибавил скорости. Побежал. Услышал, как отдается в висках пульс. Почувствовал второе дыхание. Ноги стучали ритмично. Мощно. Аксель Юханссон не делал попыток сбавить ход. Он пересек Скультунавеген и направился к мосту через речку Свартон. Харальдссон — следом, но его не покидала мысль: официально он травмирован. У него тяжелый вывих ноги. Он ловко поддерживал эту иллюзию. По-прежнему едва мог дойти до кофейного автомата и обратно к письменному столу, не скривившись от боли. Иногда ему приходилось отдыхать на полпути у кого-нибудь из коллег только потому, что так сильно болела нога. Чуть ли не разрывалась от боли. Если он теперь поймает подозреваемого после погони длиной в несколько километров, все узнают, что он симулировал. Лгал. Они получат доказательство того, что он покинул свой пост при прочесывании леса. Уклонился от работы. Будет ли это иметь какое-то значение? Если он поймает убийцу ребенка, никто, пожалуй, не станет раздувать историю из того, что он слегка подкорректировал правду относительно некоторых обстоятельств, имевших место несколько дней назад. Нет, Хансер станет. В этом он не сомневался. Она наверняка позаботится о том, чтобы никаких речей и поздравлений не было. Окажется ли он объектом внутреннего расследования? Может, и нет, но что скажут коллеги? Не последует никакого шага наверх, в котором он так отчаянно нуждался. Мысли вертелись в голове. Харальдссон увидел, как Аксель Юханссон пересек речку и свернул налево, на велосипедную дорожку. Большое преимущество. Скоро он достигнет зеленого района возле горы, и тогда найти его в темноте станет невозможно. Харальдссон сбавил ход. Остановился. Потерял Юханссона из виду. Стоял запыхавшись и громко ругался. Зачем он придумал эту вывихнутую ногу? Почему просто не сказал, что Пенни заболела, или что он чем-то отравился, или, черт возьми, что угодно другое, что быстро проходит. Харальдссон повернул обратно к машине.

Он решил поехать домой к Пенни.

Разбудить ее и заняться с ней сексом.

Чтобы не чувствовать себя совершенно бесполезным.

Одно из окон было приоткрыто, и от свежего ночного воздуха в неприбранную спальню веяло прохладой. Себастиан потянулся и осторожно выпрямил сжатые в кулак пальцы правой руки. Кожа по-прежнему хранила ощущение Сабины, и он погладил ладонь, чтобы немного побыть рядом с дочкой. Под одеялом было тепло, и какой-то части Себастиана хотелось полежать еще, чтобы отдалить встречу с холодом. Он повернулся к Беатрис. Та неподвижно лежала рядом и смотрела на него.

— Тебе приснился кошмар?

Он ненавидел, когда они просыпались. В таких случаях прощание всегда оказывалось куда более тягостным.

— Нет.

Она подползла поближе, тепло ее обнаженного тела обволокло его. Он не сопротивлялся, хотя чувствовал, что ему следовало бы предпочесть холод. Она погладила его по шее и спине.

— Тебе не нравится?

— Нравится, но мне, пожалуй, надо идти.

— Я знаю.

Она поцеловала его. Не слишком крепко, без отчаяния. Ему пришлось ответить на поцелуй. Ее рыжие волосы упали ему на щеки. Потом она отодвинулась от него, поправила подушку и улеглась поудобнее.

— Обожаю раннее утро. Возникает ощущение, будто ты один на всем белом свете.

Себастиан сел в постели, спустил ноги на холодный деревянный пол. Посмотрел на Беатрис. Он был вынужден признать, что она его удивила. Раньше он с подобным не сталкивался. Она была потенциальным «наростом» — этот термин Себастиан использовал для женщин, которых считал по-настоящему опасными. Тех, что к тебе прирастали. Они что-то давали, большее, чем секс. К таким можно прикипеть и чувствовать, что должен вернуться. Особенно когда ты немного не в форме. Он встал, чтобы создать между ними дистанцию. Сразу стало лучше. Для Себастиана большинство женщин были красивее, когда он укладывал их в постель, нежели когда просыпался вместе с ними. С некоторыми выходило наоборот — «наростами» он называл тех, кто казался ему красивее всего перед самым расставанием, скорее, оставлял обещание в конце, чем обещал что-то в начале. Она улыбнулась ему: