Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

Он увидел проходившего мимо худощавого бородача с портфелем.

— Сейчас спросим специалиста. Профессор Вахмистров Степан Романович. Исследует как раз соборность, пасхальность и святочность русской литературы. Недавно посвятили его в члены Академии фуршетов в сане новоприобщенного, взяв обещание, что масленичность литературы он тоже включит в круг своего ученого внимания.

Окликнул.

Профессор заулыбался, подошел.

— Скажи, будь ласка, Степан Романович, какой у тебя пригласительный — серебряный али золотой?

Вахмистров развел руками:

— Вообще никакого нет. Я в жюри… Извини, тороплюсь. Мы ведь будем голосовать прямо сейчас, во время церемонии. На фуршете спокойно поговорим. У меня есть пара вопросов…

Скрылся в глубинах пространства.

— Наивный! Думает, где фуршет — там Трешнев!.. Конечно, отчасти он прав — я и без серебряного билета всюду пройду, но важен принцип. Я пройду, президент пройдет, но вот пройдешь ли ты — вопрос. А проводить тебя обходным порядком — значит разменяться на пятаки.

— Ну и что… Зачем нам эти бюрократы в рясах?! Давай просто погуляем, погода прекрасная!

— Какая погода?! И альтернативы есть. Но я тебе о сегрегации говорю! Посмотришь на такое — и задумаешься, не перейти ли под длань отца Михаила Артова. Тем более что он входит в наш Патриарший стол Академии фуршетов…

— А что, у вас и патриарх числится?!

— Упаси боже… — Трешнев с достоинством, степенно перекрестился. — Входят те, кто ходит, а я патриарха на фуршетах пока что не встречал. У нас патриархи светские. Метафорическое обозначение. Слыхала такое: метафора?

— Трешнев, убью.

— Убей меня нежно! Во главе нашего Патриаршего стола — Борис Владимирович. Честно говоря, когда его нет, я грущу. Все-таки возраст, мало ли… может, хворает. А кроме того, он обязательно скажет что-нибудь парадоксальное, свежее… Уверен, что у него и по поводу истории с Горчаковским своя точка зрения есть. Правда, он, кажется, к моменту убийства ушел, но прочее-то все видел, да и сейчас в боевом строю: на «Фуроре» был, сегодня тоже должен быть… Спрошу его обязательно. Также в «патриархи» входят Сергей Георгиевич, Даниил Григорьевич, отец Михаил… И вот, видишь? Рэм Брандт! Тоже принадлежит к Патриаршему столу.

— Это его Бродский назвал «трагическим элегиком»?

— Его, его… Знаменит с молодости. Причислен к «ахматовским сиротам» и, верно, до сих пор не смог избавиться от ощущения этого сиротства. Он громогласно бедствует и несколько лет назад на упрек друзей в литературной неразборчивости при выборе стихов для перевода заявил, что ему не на что купить даже пельменей…

— Неужели правда?

— Ну, если сказал… Во всяком случае, недавно ему отвалили премию в такую сумму, что хватит не только на пельмени, но и на манты с хинкалями. Правда, на фуршете по этому случаю было все, кроме как раз пельменей, — странное упущение. Зато в качестве сувенира всем присутствующим выдавали магнит для холодильника с фотографией явно голодного Брандта…

— Ой, у меня дочка собирает магниты!

— А у меня жена… Я тебе дам лишний, где-то у меня валяется, для служебных целей. Заодно приобщишь наследницу к нашим идеям… Внучка у меня уже приобщена, а она помладше твоей дочери будет… Ну, Амфитрион с ним, с Брандтом! У него наверняка пригласительный в золотом конверте… Пойдем-ка в зал, послушаем, кому дадут, а потом… Есть идея. То есть не идея, а запасной вариант. Надо всегда иметь несколько вариантов, ведь подлинная свобода — это свобода выбора. Для нас, фурганов , это особенно важно.

— Для кого?!

— Фурганов! Лови этимологию! Веганы — это вегетарианцы. Фриганы — те, кто отыскивает съедобное на помойках, в мусорных баках. А мы — фурганы. Питающиеся на фуршетах. Уразумела?

— Угу.

— Ну, добро. Мудрей потихоньку.

Трешнев, как обычно, вертел головой во все стороны, стараясь разглядеть в сотнях присутствовавших тех людей, которые могут ему понадобиться.

Вдруг насторожился, снял очки, протер, надел опять, всмотрелся…

— Сиди-ка здесь.

Побежал по лестнице амфитеатра куда-то вниз и вскоре вернулся в сопровождении молодого рослого офицера в парадной летной форме.

— Знакомься! Мой сын — капитан ВВС Трешнев Глеб Андреевич. А это Ксения Витальевна… как твоя фамилия?.. ах да, Котляр. Кандидат филологических наук, академик Академии фуршетов.

Сын, улыбнувшись, поздоровался:

— Папа, вижу, твоя академия разрастается…

— Это правда, сын! Растем, работаем с народом… Как сюда залетел? Ты ведь до июля должен быть в Ахтубинске.

— А я и есть! Просто в связи с присуждением Соборной премии получили специальное задание: привезти сюда священнослужителей южнороссийских епархий. Ну, естественно, и сами, экипажем, приехали посмотреть…

— Пригласительные золотые?

— Папа! У нас своя программа!

— Ты надолго?

— Увы! Завтра ночью улетаем в Питер… Повезем священников туда.

— В Пи-итер… Завтра в Питер…

— Поздно вечером. Ночью.

— Еще лучше! А нас с собой сможете взять?

— Кого взять? Вас с Ксенией… Витальевной?..

— И президиум Академии фуршетов… То есть человек пять, около этого. Дело в том, что двадцать шестого в Питере — присуждение премии «Пушкинский Дом». Хотелось бы поприсутствовать. Потянешь такое? — Трешнев подмигнул своему красавцу.

— Не могу ронять высокий титул твоего сына, папа. Сделаю. Только нужны паспортные данные всех, кто полетит…

— Разумеется, ведь это самолет. Не подведем! Ты ночевать у нас будешь?

— Хотелось бы.

— Я тебе все подготовлю. Утром будем и со списком, и с данными…

Глеб Андреевич отправился к своим, а Трешнев оживился:

— И на «Пушкинский Дом» слетаем, и «Кизиловый утес» по библиотекам Питера поищем… Готова?

— Готова, — ошарашенно проговорила Ксения.

— Досточтимые сударыни и судари! — разнесся звонкий девичий голос под сводами зала. — Слово предоставляется лауреату Соборной литературной премии Николаю Владимировичу Куприну!

— Какому Куприну? — вздернулся Трешнев. Оказывается, пока они вели свои разговоры, объявили лауреата. — Ну, образованцы! Представляешь, премию дали Курпину, а эта свиристелка — «Куприн»! Вот тебе еще одно свидетельство развала школьного литературного образования!

Между тем лауреат, писатель, которого, смутно помнила Ксения, относили к «деревенщикам», заговорил:

— Вы знаете, это счастье! С одной стороны, когда я соглашался быть выдвинутым на эту премию, не знал, какая впереди нервотрепка. Думал: ну, дадут — не дадут. Получу, если что, авансом, чтобы мне еще пожить и поработать во славу Божию и во славу нашей любимой, нашей единственной России. А тут такие испытания! Одного из семи надо выбрать!