Светлана Алешина - Интервью сквозь замочную скважину

– Папку его вы с места происшествия, грубо говоря, просто стибрили. Кстати, как-то это у тебя, Ирина, неясно прозвучало, где сейчас пистолет Сатонина?

– А? – я растерялась, обернулась на Павлика. – А действительно, где? Вроде ты его подобрал?

– Я, – он вытянулся по стойке «смирно» в своем углу. – Но я его с собой не таскал. Он в машине у Кости лежит, я его в карман дверцы засунул. Левой задней.

Шилов открыл рот и тут же захлопнул его, проглотив все слова, которые приготовился сказать, и пулей вылетел из комнаты. Павлик с тревогой посмотрел ему вслед, потом уставился на ошарашенного Валеру:

– Если вы насчет отпечатков пальцев, то я очень осторожно его держал… сначала-то, конечно, ухватил с перепугу, а потом только двумя пальчиками.

– Дева Мария, заступница наша на небесах! – Иногда Гурьев вспоминал, что он верующий. Впрочем, кроме больших церковных праздников, это случалось редко, в основном когда он сталкивался с чем-нибудь вроде сегодняшней выходки Павлика. Это же надо до такого додуматься – забрать пистолет, бросить его в служебной машине и забыть!

Впрочем, я тоже хороша. Костя, тот хоть не знал, а я видела этот идиотский пистолет в руках у Павлика и даже не подумала поинтересоваться, куда он его подевал. И кто, спрашивается, в этой истории самым большим дураком получается? Промолчим, Ирочка, пока промолчим.

– Ладно, – Гурьев наконец снова обрел дар связной речи. – Продолжаю дальше. Кроме вышеперечисленных подвигов, фотографии, являющиеся несомненными уликами, Ирина сама подозреваемому отдала.

Тут мне крыть и вовсе было нечем, я только голову опустила.

– Надо, конечно, учесть, что если бы покойный Сабанеев действовал по уму и, найдя фотографии в пакете с пшеном, вызвал бы милицию, а не штурмовую группу с «Дамских заморочек», то и сам бы жив остался… Спокойно, Ирина, я тебя вовсе в его смерти не обвиняю, это была его ошибка, а не твоя. Но, согласись, если бы он позвонил в милицию, а еще лучше – сам туда побежал, все бы по-другому повернулось.

– А ты бы побежал? С такими фотографиями своей жены? – проворчала я.

– Вопрос некорректен, поскольку я был женат в крайне юном возрасте восемнадцати лет в течение всего двух с половиной месяцев. Так что чувства и поведение свое в роли мужа плохо помню. Но допускаю, что были основания поступить именно так, хотя и продолжаю считать поведение ошибочным.

– Вопрос сейчас в другом, Валерий Николаевич! – остановил его шеф. – Я хочу знать, что сейчас можно сделать, чтобы… скажем так, разрешить эту сложную ситуацию.

– Подумать надо…

– У нас, вообще-то, есть некоторые мысли, – робко намекнула я, – и мы тоже рассчитывали на твою, Валера, помощь. В смысле взаимодействия с милицией. Можно я скажу, Евгений Иванович?

– Излагай, – коротко сказал шеф.

– Значит, я… мы думаем вот как. В милицию нам, конечно, пойти надо. Для этого нам Гурьев и нужен, чтобы они нас сразу не убили, как только мы все расскажем. И чтобы поверили. Зато потом на основании наших показаний… ну, они же по крайней мере будут знать, где искать. У Сатонина дома обыск сделают – не может быть, чтобы у него никаких следов не обнаружилось. Ну, не знаю, тайника какого-нибудь с динамитом, например? И еще пленку…

– Какую пленку?

– Мы все носились с этими фотографиями, но есть же еще пленка, с которой они напечатаны. И я уверена, что она до сих пор у Аркадия, этого дружка Камиллы!

– Думаешь, он ее еще не уничтожил?

– Ни в коем случае! Во-первых, он боится, что Фадеичев про него узнает и потребует ее отдать. Замминистра же ни за что не поверит, если Аркадий скажет, что пленки больше не существует. А во-вторых, акробат за это время ни разу не протрезвел настолько, чтобы совершать такие осмысленные действия, как уничтожение улик.

Вернулся Костя с большим бумажным пакетом в руках, остановился, прислонившись к косяку двери и мрачно глядя на Павлика. Тот в своем углу старательно притворялся невидимым.

– Пистолет тоже, – вспомнила я, – наверняка можно будет доказать, что он принадлежал Сатонину.

– Все верно, – задумчиво сказал Валера. – А если что и забыла, там сообразят спросить. Ну что, Евгений Иванович, мы поедем?

– А может, сначала в буфет заскочим на минуточку? – вдруг снова проявился Павлик. – А то кушать хочется!

– Обойдешься, – шеф был справедлив, но суров. – Езжайте быстрее сами, пока за вами не приехали, пинкертоны!

Лера метнулась к сумочке, выхватила из нее большой кулек и сунула Павлику в руки:

– Это фундук, по дороге подкрепитесь!

Павлик успел послать ей благодарный взгляд, после чего мы дружно покинули родные стены.

Сказать, что в милиции нас, со всеми нашими признаниями, приняли с распростертыми объятиями, было бы некоторым преувеличением – ощущение скорее было смешанным.

Еще по дороге туда, щелкая орешки – разумеется, Павлику не позволили слопать весь фундук в одиночку, орехи честно поделили, даже Валера, который успел пообедать, от своей доли не отказался, – я предложила заехать в гостиницу и забрать у Аркадия пленку, но Гурьев сердито сказал:

– Нет уж, хватит тебе резвиться. Пусть милиция сама изымает вещественные доказательства с соблюдением всех уголовно-процессуальных норм.

Благодаря заступничеству Гурьева нас только пожурили за все наши выкрутасы, забрали пистолет, развели по разным комнатам, и мы начали давать показания. Не знаю, как с ребятами, а со мной очень спокойный, пожилой капитан, позволивший называть себя Борисом Викторовичем, работал не меньше трех часов.

Он очень внимательно слушал меня, записывал, задавая массу уточняющих вопросов, и был при этом настолько корректен и доброжелателен, что я сочла его милейшим человеком. Один только у него был недостаток – он понятия не имел о существовании моей программы. Это неожиданно обидело меня настолько, что я обнахалилась и заявила:

– А вот если бы милиция вовремя в гостиницу приехала, когда Сабанеева убили, то сами бы во всем разобрались. Нам бы тогда в это дело и лезть не пришлось.

– Так ведь нас вызывали на самоубийство, а это не является преступлением, связанным с насилием против личности, – вздохнул он, – следовательно, выезд по такому вызову стоит в самом конце по степени срочности. У нас ведь что, людей не хватает, техники не хватает, денег не хватает… И вызовы делают не по уму, без существенных деталей. В результате на месте взрыва работает одна группа, на квартирную кражу выезжает другая, на самоубийство – третья. А на место гибели Сатонина и вовсе ДПС… Ну а когда образованные, умные люди к тому же начинают самодеятельностью заниматься, так и вовсе работать невозможно.

Я немедленно заткнулась.

В кабинет зашел еще один милиционер – до этого я видела его мельком, в коридоре, – положил перед Борисом Викторовичем лист бумаги. Он прочитал, высоко подняв брови, ухмыльнулся, покачал головой. Потом аккуратно сложил листочек и спрятал его. Подобных посланий он за время нашей беседы получил несколько, и с каждым разом настроение его все улучшалось. Я гордо делала вид, что все это мне абсолютно неинтересно, и никаких вопросов по поводу этой переписки не задавала. А чего спрашивать, Борис Викторович все равно не скажет. Лучше я потом у Гурьева узнаю, он-то не станет из себя носителя государственной тайны изображать.