Олег Агранянц - Валютный извозчик

— А вы что, пришли поскучать? Чего надо?

Ребята протянули какие-то бумаги.

— Все?

— Все.

— И общий привет.

Ребята быстро смылись.

— Ну, как я их?

Мами счастливо улыбалась.

— Как всегда.

— Изменились ребята. Работать просто скучно. Никто ни за кем не волочится, не курят, не пьют. Ходят причесанными и в галстуках. Черт знает что! И нудные все стали. Раньше бывало: «Оставь ключ от комнаты на ночь». Они теперь только и ждут, когда введут искусственное осеменение. Поэтому за них никто и не голосует.

— Кто мать этого коренастого?

— Да знал ты ее. Брижит Клемане. Работала в спортивной секции. Вышла замуж за учителя. Говорит, что голосуют за наших.

Я не помнил Брижит Клемане. Но это был удобный повод перевести разговор на нужную тему.

— Мне нужен один парень из старых. Только теперь он уже не парень.

— Как зовут?

— Точно не знаю. Но кличка у него Плеко. От Плеханов.

— Ишь ты! Не знаю такого. Где он сейчас?

— В Онфлере или в Гавре. Боюсь, встал на дурной путь.

— Наркотики?

— Хуже.

Мне показалось, что я нажал кнопку «свитч он», и компьютер в голове Мами начал работать.

— Ты помнишь Марка Шебера?

— Марк? — я имитировал прилив радости. — Где он сейчас?

— Владеет оздоровительно-спортивным залом «Заботливая амазонка». Слышал?

— Слышал.

— Переделывает жирных матрон в амазонок. А тем сподручнее ездить не на лошадях, а на слонах.

— За кого голосует? — я вписался в тон.

— Говорит, что в нас разочаровался. А кем очаровался, скрывает.

— И что этот Марк?

— Марк должен знать всех наших в Нормандии.

— Там большая группа?

— Скоро мы повесим на дверь замок. Так что не делай вид, будто читаешь «Юманите».

Я хотел возразить, но она выпалила на одном дыхании:

— А виноваты во всем вы! Только вы! Я не понимаю, Эжени, зачем вам надо бросать нас на произвол судьбы! Мы, может быть, не самые лучшие, но зато вам преданные. Это просто непрактично. Потом пожалеете. Знаешь, когда воюешь со своими, чужие ангелами кажутся. Но это быстро проходит. А когда пройдет, тогда поймете, но будет поздно. Да ладно. Мы ко всему привыкли. Марка найдешь на улице Фонтен.

Если бы не диковинные гимнастические снаряды, просматривающиеся через стеклянную дверь, и характерный запах хлорированной воды, по которому угадывался находящийся где-то рядом бассейн, комната, куда я проник, казалась бы похожей на заводской красный уголок прошлых времен. На покрашенных маслом в свинцовый цвет стенах — грамоты, фотографии: группы и отдельные персоны — чем не передовики производства? В шкафах — кубки, блестящие металлические вазы, в обычной жизни никому не нужные и во всех странах используемые как призы, и в довершение всего за типично отечественным конторским столом — мужичонка квадратных габаритов в тенниске, стучащий одним пальцем на допотопной пишущей машинке. Правда, мужичонка, если приглядеться, на заводского активиста походил не слишком: массивный золотой перстень и такую же массивную цепь на запястье еще можно было пережить, но сигару и позолоченные ножницы для отрезания кончика сигар…

— Я бы хотел видеть месье Марка.

— У вас с ним свидание?

— Я уверен, ему будет интересно встретиться со мной.

— Весьма сожалею, но месье Марка сейчас нет.

— Когда можно его увидеть?

— Вам лучше позвонить ему завтра.

— Завтра утром я уже буду в Нью-Йорке, — соврал я, не моргнув глазом. — А увидеть месье Марка мне нужно сегодня.

— Но я действительно не знаю, где он. — Мужичонка говорил вроде бы искренне. — Вы можете поинтересоваться у мадам Аси.

«Русские имена меня просто преследуют, — подумал я. — Лида, теперь Ася».

— Хорошо, я поговорю с ней. Кто она такая? Где ее найти?

— О! Мадам Ася — директор-распорядитель. У нее сейчас посетители. Но они скоро уйдут. — Мужичонка посмотрел на часы, тоже массивные, золотые. — Мадам Ася обычно обедает в час тридцать. Через десять минут она освободится.

— Могу я к ней пройти?

— Было бы лучше, если бы месье подождал ее здесь.

Здесь так здесь. Я принялся рассматривать фотографии полных, неспортивного телосложения дам, яростно занимающихся на гимнастических снарядах, и обратил внимание на невысокую стройную женщину в спортивном костюме, скорее всего, тренера. Мне показалось, что я где-то ее видел раньше. В глубине комнаты висела фотография, где эта женщина была снята более крупным планом. Я подошел ближе. Бог мой! Ошибиться трудно. Ася, конечно же, Ася. Ну, нет! Что угодно, но только не это!

С Асей Липкиной я познакомился лет двадцать назад, когда работал в консульском отделе в Алжире. Я даже помнил ее отчество «Борисовна». «Ты представляешь, — как-то сказала она мне, — моя мать чуть сдуру не назвала меня Еленой. Такие инициалы вместе с фамилией! Позора не оберешься!»

История ее была необычна. Родилась она в Москве, с семи-восьми лет занималась в секции гимнастики, участвовала в соревнованиях, что-то выигрывала, после школы поступила в подмосковный институт физкультуры, потом начала работать тренером, естественно, по гимнастике. Там же в Москве познакомилась с алжирцем, вышла за него замуж. Через год муж умер, умер неожиданно, от какой болезни, так четко и не определили. Учился он на математическом факультете, Ася говорила: занимался много, очень много, и умер, скорее всего, от истощения. И Ася отправилась его хоронить в Алжир, где в первый раз увиделась со своими родственниками. Пока все было обычно, рутинно. Но…

Похоронив мужа, Ася тотчас сообщила, что выходит замуж за его младшего брата, тоже студента-математика, тот учился в местном университете. Это, как утверждали посольские знатоки, согласовывалось с законами шариата. Такое решение повергло асиных алжирских родственников в изумление — подобного рода следование исламским традициям в считавших себя цивилизованными семьях давно уже не практиковалось, а семья ее покойного мужа считала себя цивилизованной: тесть, очень богатый человек, банкир, часто ездил в Европу и подолгу жил там. В советском консульстве, конечно, понимали: шариат тут вовсе ни при чем, просто девочка делает все возможное, чтобы не возвращаться домой. Но и это не все… Однажды, когда я дежурил по консульскому отделу, ко мне пришел тщедушный алжирец в очках. Это был новый Асин муж.

Собственно говоря, до настоящего момента все было, если и не очень обычным, то во всяком случае объяснимым. Вот только причина, заставившая Асиного мужа прийти в посольство, оказалась совершенно экстраординарной.

— Она меня бьет, очень больно бьет, — выложил он мне. — Не могли бы вы через посольство воздействовать на нее?

Я сначала не поверил, но муж-математик норовил показать мне синяки и принялся подробно описывать, как она его бьет: