Олег Агранянц - Валютный извозчик

Выпили. Людочка открыла большой термос, вытащила горячие пирожки. Ершов снова взял слово:

— Что бы ни говорили, а сейчас только армия может спасти положение. С армией шутить нельзя. Человек с ружьем — часть речи трудно управляемая. Ты уж, Павел Анатольевич, не обижайся, — обратился он к бывшему секретарю парткома. — Ваши теперь как туристы по всему миру шастают. Вот твой Кузякин. Прилетел сюда, ни с кем не встретился. И в Испанию.

— Не в Испанию, — поправил Ананьев, — а в Италию. В Рим.

— Кузякин? — удивился я. — Я его еще недавно во Франции видел. Сказал, что в Москву собирается.

— Ладила баба в Ладогу, а попала в Тихвин. А он как метеор. Прилетел. И вроде тебя: нужна встреча с Арафатом. И сразу после встречи улетел.

Меня это заинтересовало:

— Когда он у вас был?

— На прошлой неделе.

— Он снова обещал вернуться, — начал выгораживать своего начальника Ананьев. — Тогда поговорит с колонией. Он встречался с Арафатом. Ему есть о чем рассказать.

Ершов махнул залпом полфужера водки и отчеканил:

— По старой привычке авангардную роль показывает. Нет ее сейчас, этой авангардной роли. Нет, чтобы теперь всем в одно лукошко: кто яички, кто клубничку. А они все себе.

— Эх! — заволновался Климов. — Клубнику-то я забыл купить. — Он вскочил. — Я живо сгоняю. Вы тут за ухой посмотрите.

— Сгоняй, — согласился Ершов. — И позвони в посольство, спроси, что там нового.

«Так вот кто сообщил Арафату о том, что деньги надо положить в банк “Люмме и Корпкс”! — злился я. — Теперь Кузякин в Риме. Покойный Топалов сначала почему-то неделю не уезжал из Рима, а потом, получив деньги, туда вернулся. Нет, дело с кейсом еще не кончилось. Надо бы с Кузякиным встретиться в Риме. И еще раз поговорить с Крокодилом. Но уже по-другому!»

Вернулся Климов минут через десять.

Он бежал через поле и размахивал руками.

Все сразу поняли, что приключилось нечто экстраординарное.

— В Москве переворот! — кричал он. — В Москве переворот! Ввели танки! Горбачев арестован!

Собрались быстро, почти молча, без комментариев, высказываться не решались, разве что уклончивое: «этого надо было ожидать», «к этому все шло».

У входа в посольство нас встретил советник-посланник, зазвал в кабинет, коротко ввел в курс событий.

— Мне нужно срочно послать телеграмму, — попросил я встретившего меня Соколова.

Я поднялся наверх и написал короткий текст:

«Вне очереди. Совершенно секретно. Конфиденциально. Лично Колосову. Срочно сообщите мне в Тунис, где сейчас Кузякин. Лонов».

Потом прочел вчерашние депеши. Одна циркулярка. Другая о том, что надо просить Арафата перевести деньги банку «Люмме и Корпкс». Телеграмму подписал Дзасохов. Уж точно сказки Шахерезады. Теперь ЦК дает указания напрямую, минуя Крючкова. Дожили. Конец света. А, может быть, и правда конец света.

Я спустился вниз в канцелярию.

Сотрудники посольства преобразились. Одуревшие от обрыдшей необременительной посольской текучки, сегодня они всем своим видом старались доказать правильность сентенции «было бы дело, вот тогда уже мы». Они писали бумаги, делали вырезки из газет, что, впрочем, им вменялось в обязанность делать каждый день, считывали тексты, звонили в АПН, в корпункты. Специально посаженный у телевизора практикант Миша с усталым и озабоченным лицом, в больших профессорских очках, каждые полчаса надиктовывал, отмечая с гордостью про себя: «как посол», совершенно не испуганной причастностью к такой непривычной лавине дел, а поэтому не забывшей аккуратно подкраситься машинистке Леночке сообщения, наиболее важные с его «аналитической» точки зрения.

Ко мне подошел Ребров:

— Вас спрашивает посол.

— Придется идти. Как он у вас?

— Все решает по прецедентам в своей практике. Рассказал Соколову, как он, будучи третьим секретарем, с первого раза написал понравившуюся тогдашнему заместителю министра ноту по поводу прекращения политической деятельности одной ненужной персоны. По случаю смерти Наполеона что ли!

Посол был сама любезность. — Когда вы улетаете?

— Завтра.

— Во время таких событий очень важно иметь в посольстве солидное подкрепление вроде вас.

Он помолчал.

— Не хотите задержаться? Если сочтете нужным остаться на пару дней, я могу послать телеграмму.

Я улыбнулся:

— Ответ вы получите минимум через двое суток, когда я уже улечу.

— Я хотел вам дать возможность лучше изучить зарубежную прессу, — свел предложение к шутке посол.

В углу комнаты стоял большой телевизор, звук был выключен, посол изредка поглядывал на экран.

— Что в Москве творится! — вздохнул он.

И начал говорить о московских событиях. Потом замолчал и показал на экран телевизора, по-прежнему не включая звук.

— Видите, что происходит. Бронетранспортеры. Танки.

— Там дождь, — заметил я.

— Это в пользу штурмующих, — бесстрастно процедил он.

Появился Соколов.

— Извините, но Евгению Николаевичу пришла срочная телеграмма.

«Неужели ответ? — подумал я. — Как быстро!»

Я простился с послом, поднялся в резидентуру. Действительно был ответ.

«Кузякин сейчас в Риме. Действуйте по своему усмотрению. Колосов».

Проворно они.

Я понял: в Москве сейчас такая суматоха, что телеграммы сразу идут к исполнителю, минуя начальство.

Я поднялся в кабинет к Соколову.

— Мне нужно сегодня лететь в Рим.

— Прямо сейчас?

— Сейчас.

— Я дам распоряжение. Посиди, я быстро.

Вернулся он через минут пять.

— Сегодня не получится. Завтра рано утром.

— Ладно. Скажи, чтобы меня отвезли в отель и разбудили рано утром.

— Сделаю.

Он открыл сейф, вынул бутылку «Чиваса» и два стакана:

— Черт, даже не знаешь, за что пить. Ты-то как обо всем этом думаешь?

— Посмотрим.

— Посмотрим, — согласился Соколов.

Я выпил залпом и не почувствовал крепости.

Соколов пил короткими глотками и размахивал стаканом:

— Знаешь, с одной стороны, это правильно, порядок наводить надо. Но танки, кровь прольется. Кровь.

Он снова налил себе и мне:

— Это все Мишка, сукин сын. Такую страну забаламутил! Наболтал, наплел. И ничего! Сволочь!

— У тебя указания есть? — спросил я.

— Уйма. «Пойдите, объясните», «весь народ поддерживает». Гонцов уже заслал. Пусть встречаются, агитируют. А сам пока погожу.

Выпили.

Соколов помолчал, потом наклонился к мне и произнес почти шепотом:

— Черт знает, чем все это кончится.

— Самолет совершил посадку в аэропорту Рима. Температура воздуха за бортом двадцать четыре градуса…

Из зала прилетов я позвонил в отель «Модильяни».