Владимир Лорченков - Гавани Луны

Это я вам как бывший муж кровопийцы говорю.

Первое, что сделала Рина, когда отправила гостей обратно на следующий день после вечеринки с купанием – весть о ней разнеслась по всему городу, – навела справки о Юле. Ничего особенного.

Ничего особенного! – ввалилась она, торжествуя, в мой маленький спортивный зал, где я безуспешно пытался выбраться из под ста пятидесяти килограмм железа.

О чем ты, – просипел я, хоть прекрасно понимал, о чем она.

Ох, да прекрати ты позориться с этими железяками, милый, – сказала она, разозлившись.

Моя жена моментально брала подачу. Я с трудом выжал вес, и бросил штангу на подпорки. Сел на скамье. Невольно потрогал плечи. После того, как я начал следить за собой, несколько женщин сделали мне комплименты. Я не счел нужным скрывать этого от своей жены. Иногда и жертве хочется увидеть боль, скопившуюся на ресницах своего мучителя.

Ничего особенного! – повторила она насмешливо.

И все же, я не… – начал было я.

Та девка, – бросила она незаинтересованно, и я впервые понял, что нам предстоит долгая трудная схватка за Юлю, – ну, блондинка с отвисшей грудью и тощими ногами.

Да? – сказал я насмешливо.

Ничего особенного, – сказала она.

Просто мышка, родилась, училась, поступила в университет, ни семьи, ни способностей, ни особенностей, ни ярких событий жизни, глазу не за что зацепиться, – сказала она.

Кроме отвисшей груди и тощих ног, – сказал я.

Так привлекших твое внимание, – сказали мы хором, ткнув друг в друга пальцем.

Ты пялился на нее весь вечер! – сказала она.

Как ты могла видеть, – сказал я.

Ты же едва не утонула, черт бы тебя побрал, алкоголичка, – сказал я.

Плевать, – сказала она чуть виновато, потому что стыдилась в минуты трезвости своей необузданности.

Сейчас, в доме, конечно, – сказал, – но что-то я не слышал, чтобы ты просила бросить тебя в воду снова.

Ты буквально вперился в ее сиськи! – сказала она.

Я близорук и ночью ничего не вижу, – сказал я.

Кроме двух ее буферов, – сказала она.

Оставим это, – сказал я, чувствуя себя проигравшим.

Ну, а еще ты пялился на ее лобок, – сказала она, дожимая.

Рина, – сказал я.

Бедняжечка., ты едва не опустился на колени, чтобы залезть в нее! – воскликнула он. – В эту новую для тебя дыру!

Рина, ты же знаешь, что я не изменяю тебе, – соврал я привычно.

Ты врешь, – скрипнула она зубами.

Нет, – сказал я с легкой улыбкой, потому что настала моя очередь торжествовать.

Чуть не залез в ее дыру, – Рина пошла пятнами от злобы.

Ты не в себе, – пожал я плечами.

Почему бы тебе в мою не посмотреть?! – сказала она.

С удовольствием, – сказал я.

Когда ты вырвешь оттуда все зубы, – сказал я.

Ах, у меня между ног зубы? – сказала она.

Я оглядел Рину. Она была хороша. Все еще хороша. Плоский живот, крепкие ляжки, длинные волосы, – вымытые, они пахли моим детством, – ярко-зеленые глаза, ровный натуральный загар, свежая грудь. Короткая юбка, топик, и модные в этом сезоне сандалии, напоминающие те, в которых Македонский и его компания завоевали и ограбили всю Азию. Она выглядела на двадцать пять. И она была разъярена, но слишком занята планами на следующий уик-енд, чтобы заняться мной сейчас. Так охотник даже не следит взглядом за птичкой, сорвавшейся с клочка камышей, потому что ждет стаю перелетных уток. Рина ждала Юлю. Она припасла для нее ружье, дробь, ловчих псов, и, конечно, манок.

Этим манком и был я.

И это давало мне определенные надежды на будущее. Юле интересен я, и я нужен Рине, чтобы добраться до Юли. Выпотрошить ее, освежевать, выесть ее внутренности – чтобы остался лишь каркас, как от жука, попавшего в муравейник, – и бросить на самом его, муравейника, верху. На устрашение врагу, на радость друзьям, и как напоминание неверным друзьям. Рина собиралась проделать обычный свой фокус – стать ближайшей подругой Юли, выжать ее досуха, а потом потерять к ней всякий интерес. Кажется, Хэмингуэй называл это излюбленной забавой богачей. Что же, позвольте мне расширить список.

Это еще и забава ведьм.

Одна из которых стояла надо мной, прекрасная и яростная.

Кто мешает нам быть счастливыми вместе? – спросил я ее вдруг.

А разве мы несчастливы? – сказала она и подняла одну бровь.

Ты хочешь сказать, мы несчастливы?! – повторила она.

Так ты несчастлив? – утвердительно спросила она

Любое мое слово привело бы в началу гладиаторской потехи на арене цирка, хоть он и был обставлен зеркалами, и был площадью в жалкие десять квадратных метров. Так что я молча лег, и поднял руки к штанге. Рина подошла и села мне на живот. Иногда, чувствуя, что она перехлестнула через край, Рина сдавала назад, словно море после особо мощной волны. Беда лишь в том, что от обратного течения вас стегает песком по лицу на менее сильно, чем при первом ударе. Она потрепала меня по груди. Я молчал, стиснув зубы.

Помоги мне, сладкий, – сказала она, мурлыча.

Давай познакомимся с ней, но не спеши ее трахать, – сказала она.

Чтобы это успела сделать ты? – сказал я.

Я тебя люблю, – сказала она, и я почувствовал ожог.

А еще я почувствовал, что вот-вот расплачусь. Всякий раз, когда она говорила, что любит меня, я капитулировал. Хоть и знал, что это неправда. Но мне так хотелось в верить. Будь я на 10 лет моложе, обязательно бы подумал, как меня угораздило – опять попасть в ловушку неразделенной любви. Но мне уже под сорок, и я знал, что попаду туда снова и снова.

Пока смерть не разлучит меня с собой.

Рина взяла мой член за основание, улыбнулась, и постучала им легко себе по губам. Как я мечтал, чтобы этот священный дуб рос свинцовым и из разбитых губ святотатицы брызнула алая кровь. Но брызги были белыми, это разлеталась слюна. Я потянулся задрать ее юбку, но она увернулась бедрами.

Нам так хорошо вместе, – сказала она.

Разве нет, – сказала она и заурчала.

Я представил, что у моих ног и в паху трется большая пушистая кошка. Из-за волос, – распушенных после душа, – ощущение особенно усилилось. Я слышал потрескивание электричества при соприкосновении своих волос и ее. Обычно Рина просила меня бриться внизу, это подчеркивало размеры моего члена, что ей ужасно льстило. Но те несколько месяцы выдались суматошными и я, попросту, ленился. Сейчас разряды участятся, подумал я, и между нами возникнет шаровая молния. Она сожжет твой рот, Рина, она сожжет мой хуй, Рина. Она опалит нас, как тушки ощипанных кур, и мы станем источать запах горелого жира и опаленной кожи. Мы сгорим, треща, и наша кожа почернеет.

Чего ты хочешь, сладкий? – сказала она.

Чтобы ты взяла у меня в рот, – сказал я.

Что? – сказала она, дразнясь.

Я намотал на руку ее волосы – несколько раз меня и правда слегка кольнул ток, – и заставил глянуть на себя.