Владимир Лорченков - Гавани Луны

По обоюдному согласию, – сказал я.

Моя бы меня за такое убила, – сказал он, и я с удивлением узнал, что он женат.

Это был явно шаг навстречу. Он словно говорил мне: чувак, я тоже человек. Я слегка кивнул.

Расслабьтесь, лейтенант, – сказал я.

Капитан, – сказал он, но расслабился.

Когда Рина появится, передам ей, чтобы она позвонила и успокоила своего Парсифаля, – сказал я.

Эй-эй, – сказал он.

Ничего оскорбительного, синоним преданного друга, – сказал я.

Он успокоился. Бедняге в голову не приходило, что когда у жены больше десятка любовников, ни к одному из них конкретно не ревнуешь. Но ему, как и всем слегка ограниченным людям – а таких особенно много среди полицейских и военных, – казалось, что если женщина с классом дала, то это Серьезно. Я не надеялся объяснить ему, что все обстоит прямо противоположно. Я предоставлял это право Рине. Никто лучшее ее не умел растоптать любовника и тем самым отомстить за несчастного поруганного мужа. Это был лишь вопрос времени – когда Рине осточертеют редкие случки с этим бравым парнем, и она вытрет об него ноги.

Легавый смотрел на меня и как будто в чем-то сомневался.

Много позже я понял, что значило то легкое сомнение в его прищуренных глазах. Но в тот момент мне было не до легавого и его внутреннего мира.

Ну, я пошел, – сказал он.

Ночевать буду в городе, хочу выехать пораньше, – сказал он.

Ага, – сказал я.

Погода портится, – сказал он.

Да ну, – сказал я.

Ухожу-ухожу, – смеясь, сказал он.

Не сидите долго, угорите из-за вина, оно же бродит, – сказал он заботливо.

Традиционная молдавская смерть, – сказал он.

Зачем вам в подвале покойники? – сказал он.

Я один, – сказал я.

В смысле? – сказал он.

Я один, почему «покойники»? – сказал я.

А? – сказал он недоуменно.

Да черт его знает, – сказал он.

Ну теперь точно все, – сказал он и встал.

Кстати, у вас на крыльце пакет, почту бросили, – сказал он.

Спасибо, возьму, когда выберусь из подземелья, – сказал я, и выразительно щелкнул себя по горлу.

Поспешите, а то ветер унесет, – сказал он.

Все так серьезно? – сказал я.

Похоже, наш городок ожидает такая буря, которой мы не испытывали лет сто, – сказал он всерьез.

Не преувеличивайте, Рина появляется здесь чаще, – сказал я.

Не проводите? – спросил он, смеясь.

Пока дама спит, я лучше выпью еще, – сказал я.

Счастливчик, – сказал он серьезно.

Оценивающе кивнул и поднялся по лестнице, Вновь стал тенью, наваждением Дьявола. Я опять почувствовал прикосновение к щеке. Но это был не дух Любы. Прикосновение жгло. Как будто кто-то набрал в рот щелочи и присосался губами к моему лицу, и выдавливал сейчас ядовитую жидкость на мою кожу. Я вздрогнул. Подождал несколько минут, и, пошатываясь на дрожащих ногах, выбрался из подвала. По лестнице мне пришлось ползти, опираясь на руки. Я побрел в душ, и постоял минут двадцать под холодной водой. Лишь после этого я смог накинуть рубаху, натянуть брюки, и, сунув ноги в модные шлепанцы, – купленные, конечно, Риной, – выйти на крыльцо. Легавый не обманул, у моих ног лежал пакет. Я развернул его, и достал письмо. Мне не хотелось заходить в дом, и я решил читать прямо на улице. Почувствовав чье-то присутствие, глянул на соседский дом. Толстая девчонка-соседка стояла у окна на третьем этаже и смотрела на меня в упор. Я пожал плечами и развернул бумагу.

Начал читать.

… знаешь, господин писатель, мне все равно, сколько раз ты втыкал в сладкую мякотку этой пропащей сучки, пропахшей порохом, гарью и изменами – твоей стервы-жены, сводящей тебя с ума на потеху всему городку и всем вашим гостям, – но я знаю, что если бы ты хоть раз попробовал меня… ты не отлипал бы от моей дыры, господин писатель, ты бы черпал из нее, как лакомка – десерт из дыни, знаешь, как их готовят? – берут дыньку, скоблят ее, смешивают мякотку со сливками, медом, орехами, и снова фаршируют дыньку. Ах, господин писатель, когда я увидела тебя, моя матка выскочила наружу, чтобы начиниться сластями. А потом снова втиснуться в меня, но уже другой, другой, совсем другой.... о, ты бы черпал меня своей пятерней, как кот– сметанку… я и теку сметанкой, господин писатель, при одном взгляде на твои длинные ресницы, твое загорелое лицо, твою темную кожу, ах, как бы она смотрелась на моей белой – торт день и ночь, и ты – суховатый подгорелый корж, лежащий на мне, дебелой, пышной белой прослойке из заварного крема, сметаны, сливок, белого и воздушного естества, которое сочится влагой лежалого пирога при одном лишь виде тебя… приди, и понюхай… моя мякоть пахнет дынькой, она и на вкус и на цвет такая же. Я хотела попробовать себя, чтобы ты не разочаровался, когда это случится, и заказала комплект серебряных ложек. Их привезли вовремя, я взяла одну, самую длинную, это для жульенов, было написано в сопроводительной записке от фирмы-производителя – и зачерпнула себя, а потом постучала осторожно по блюдечку и слизала капельку. М-м-м, что за блюдо мы тебе сварили! Моя дыра спелая, как дыня, мягкая, как дыня, упругая, как она и даже оранжевая – как дыня. Она тоже оранжевая, да, и полна скользких белых семечек, эта моя госпожа дыра, что так ждет тебя, господин писатель. Эти семечки – это твои белые червячки, которые устроят соревнования в моей дыре на заплыв к матке. Ты так нравишься мне, что я бы с наслаждением залетела от тебя. Эти семечки, эти твои головастики. М-м-м-м. Это твои сперматозоиды. Что, господин писатель, не один ты умеешь в нашем городке выбирать слова. И бросаться ими, как ребеночек песком? Видел ли ты, как тонут дети? Это несправедливо. Как несправедливо то, что ты трахаешься с сумасшедшей сучкой, которая ненавидит тебя и дает всему чертову городку и городу по соседству, а тебя ублажить не хочет. Приди и возьми меня: я стану встречать тебя после трудного дня на коленях в прихожей и первым делом вылизывать твой член, а потом ботинки. Я подотру тебе задницу и не поморщусь. Ты зажег во мне свет. Ты зажег его в моей дыре. Из заброшенного склада, пустующего на окраине старого порта, склада, пропахшего отчаянием крыс, похотью корабелов-мужеложцев и истлевших канатов, моя пизда превратилась в хорошо освещенный ангар. В стенах его в стерильной чистоте заработали сейчас рабочие компании «Форд», которые и не подозревают о грядущем увольнении и выносе производства в Китай. Один взгляд на тебя стал инвестицией для моих депрессивных районов, сладкий. Я взорвалась строительным бумом при мысли о твоем члене. Так приди ко мне и дай его мне хоть пососать. Твоя жена ведь не очень любит делать это, не так ли?

О, я видала порты и корабли, пустыни и скалы, я видала моря и города, сладкий, ведь мои родители богаты. Я с удовольствием поделюсь с тобой своими деньгами. Не наличными, нет. Мы будем путешествовать, и ты станешь брать меня в самых неожиданных местах, как в фильмах: телефонная будка на окраине Каракаса, машина с открытым верхом в калифорнийской пустыне, засранный туалет порнографического кинотеатра в Париже, лодочка, текущая по Дунаю мимо Вены. Поехали. Поехали со мной, господин писатель. Я покажу тебе настоящую жизнь и дам потрогать ее изнанку. И изнанку своей дыры, так похожую на ощупь на тыковку, я тоже тебе дам. Ох, я пишу страшные вещи, глупые вещи, но это ты делаешь меня такой и не нужно говорить, что ты толком и не видел меня. Уж что-что, а насмотрелся ты всласть. Иначе я зря вываливала свои сиськи на край бассейне, едва завидя тебя. Ноги я прятала, но верхом ослепляла. Ты пялился на мои сиськи. Я знаю, и не смей утверждать обратного – я сразу заметила твой взгляд на груди, о, он прожигал даже через мой пятый размер, и я сказала себе, вот это мужчина, вот это кол, вот это похоть. Тебе явно не нравилась моя задница, – я прочла это в твоем взгляде, я вообще читала в нем больше, чем в твоих книгах, – но я видела, как ты глазами сказал: ладно, все равно стоило бы вдуть этой толстушке. Вот за это я тебя и ценю. Никогда не выкидываем белый флаг, да? Ты бы трахнул и дерево, наряди его кто в юбку, кричала твоя сучка-жена, которую слышно в тихие ночи даже на Луне. Ты бы сделал это, да? Так вот, знай, сладкий, что это привлекает женщин, если, конечно, между ног и во рту у них мякоть, а не стальные клещи, как у… впрочем, ты уже понял, как я отношусь к этой идиотке, которой незаслуженно повезло.