Анна Данилова - Признания грешницы

Лида не могла пошевелиться и еще долгое время продолжала сидеть, будто бы приклеенная к кадке с пальмой. Прогрохотала где-то далеко входная дверь, потом все стихло. Санаторий спал, и никто ничего не слышал. Была поздняя осень, многие номера стояли пустые, был заселено лишь одно дальнее крыло здания, которое отапливалось отдельной маленькой котельной, предназначенной специально для холодного времени года. И там жили, отдыхали (спали, ели и пили, играли в бильярд, купались в бассейне, ходили на охоту и снова пили) какие-то важные «шишки» – директора, начальники, бизнесмены. Вот и в ту ночь они все крепко спали после продолжительного веселого банкета с приглашенными артистами из областного центра, с песнями, плясками, холодной водкой и жареной кабанятиной. Обслуживающий персонал санатория – горничные, уборщицы, посудомойки, помощники повара – переселялись в специально предназначенный для них флигель лишь зимой, когда начинались снегопады и автобус, который возил их в Маркс, мог застрять на лесных дорогах. В тот осенний вечер они все дружно покинули санаторий. Один лишь сторож дядя Женя остался в своей сторожке, да и тот спал, угостившись сладким вином и пирожками не без участия братьев Рыбиных.

Было так тихо, словно весь этот кошмар с избиением мамы Лиде приснился. Но нехорошая блестящая жирная розовость от кровавого следа, тянущегося по всему коридору до самой двери, не могла быть плодом воспаленного воображения. И черные обломки телефона рябили в глазах.

Надо было что-то делать, срочно предпринимать, куда-то бежать, звонить, кричать, звать на помощь. Лида сделала над собой усилие и вдруг поняла, что снова стала легкой, что силы вернулись к ней, она вскочила и побежала вдоль этого мокрого кровяного следа к двери, вылетела в огромный холодный холл, оглянулась, чувствуя, как волосы ее шевелятся от страха. А потом она услышала чье-то подвывание, стон, осмотрелась и не сразу поняла, что эти звуки исходят от нее самой.

В холле пол был чистый. Ни единой капли крови. Значит, они подняли ее и понесли, промелькнуло в мыслях. Но куда? Может, повезли в больницу?

Лида заметалась по коридорам, этажам, не зная, куда себя деть, что делать, где найти телефон. Выйти на улицу побоялась. Не хотела, чтобы ее заметили.

В санатории было всего два телефонных аппарата, один – тот, что разбили, дежурный, другой стоял на директорском столе, в кабинете Рыбина, куда попасть было невозможно.

Но надо же было вызывать милицию!

Эмма! Вот кто может ей помочь! Эмма, мамина подруга, молодая женщина, живущая на газовой подстанции, в двух шагах от санатория. У нее есть и телефон, и рация. И она точно знает, что нужно делать.

Лида застегнула все пуговицы шерстяной кофты и тихо, стараясь не шуметь, выскользнула через черный ход из здания. Была ночь, ветер шумел в ветвях высоких черных елей, ярко-фиолетовое небо над головой напоминало подсвеченные театральные декорации, настолько выглядело неестественным и зловещим. Недавно прошел дождь, и при свете единственного фонаря, освещавшего задний двор столовой и хозяйственные постройки, все вокруг мокро блестело и казалось еще более холодным. Лида пробежала по узкой асфальтовой дорожке к центральным воротам, сердце ее билось уже где-то в горле, мешая дышать. За территорией санатория простирался лес с редкими полянами, узкая лесная дорога, песчаная, а потому мягкая, вязкая от воды, и вот по ней Лиде предстояло пробежать по темноте до домика Эммы.

Эмма, совсем еще молодая женщина, жила уединенно в лесу по одной-единственной причине – она хромала на одну ногу. Мама рассказывала, что еще не так давно Эмма пережила «личную трагедию», что парень, с которым она встречалась и по вине которого стала инвалидом (тот посадил ее на лошадь и отпустил поводья, Эмма упала и сильно повредила ногу), бросил ее и как-то очень быстро женился на другой девушке.

«Обыкновенная история», – подумала тогда Лида, успевшая за свою жизнь прочесть великое множество любовных романов.

Эмме повезло, она как-то очень вовремя выучилась на оператора газовых установок и устроилась на работу, поселилась в недавно освободившемся лесном доме, прежний жилец которого, «газовик», попросту спился.

Лида все допытывалась, не страшно ли Эмме жить в лесу одной, на что мама отвечала, что Эмма – храбрая и очень сильная, что ей некого бояться, но что на всякий случай у нее есть ружье и бейсбольная бита.

У Эммы было небольшое хозяйство – куры, козы, гуси. Еще она вязала свитера на продажу. Особенно красивые, с узорами она продавала через своих знакомых в санатории. Покупали у нее и яйца, и соленые грибы, и козий сыр.

…Сейчас было время, когда ночь плавно переливалась в холодное серое утро. Дом Эммы стоял в окружении трех гигантских елей, и в окнах отражались первые утренние теплые небесные краски.

Лида подбежала к дому, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. И в первый раз ей никто не открыл. Сколько раз они приходили сюда с мамой, и не было случая, чтобы эта дверь вообще была заперта.

Но на этот раз в доме, по-видимому, никого не было.

Промерзнув насквозь в кофте, джинсах и кроссовках, Лида снова бросилась в лес и побежала по песчаной дороге к санаторию. Она бежала в полной тишине, прерываемой шумом ветра и звуками ее шагов, постоянно оглядываясь, боясь, что ее могут увидеть. Продрогшая, без сил она вернулась в санаторий, быстро взлетела на второй этаж, чтобы запереться в своей комнате и все хорошенько обдумать. Ускользающая мысль о спасении, призрачная, как утренний туман, как обрывки сна, никак не могла проявить свои очертания, и только когда она влетела в свою комнату, когда дрожащими руками заперлась, увидела на столе банку варенья, заварочный чайник и две чашки («Почаевничаем, Лидочка? У нас есть целая банка варенья из калины!»), мамин образ всколыхнул все ее мысли и чувства, и она вспомнила человека, которого видела накануне на крыльце столовой с телефоном в руках.

– И нам тоже нужен такой, – сказала мама, обнимая Лиду. – Все-таки мы живем почти в лесу, мало ли что… Вот поднакопим и купим.

– Бизнесмен? – спросила Лида, кивая в сторону мужчины в черном свитере и джинсах. – Такой же, как наш Рыбин?

– Нет, прокурор, – ответила мама. – В отличие от всех этих (при этом она состроила презрительную мину в адрес пьющих и развлекающихся гостей санатория) он не пьет, но, правда, много курит. Работа у него нервная.

– А я и не знала, что у нас здесь отдыхают прокуроры.

– Менты, следователи, адвокаты, ты просто не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь о них, чем они здесь занимаются, да тебе это и не нужно… Но Рейн – он совсем другой.

– Рейн? Его так зовут? Или кличка?

– Фамилия. Он немец. Очень хороший человек. Его здесь многие боятся.