Сергей Дигол - Утро звездочета

Статью я читал в бумажном варианте и, отложив журнал, еле удержался от посещения служебного туалета. Так неудержимо хотелось густо намылить руки. Звонки Марии всегда напрягают меня, но сейчас я словно выныриваю из вонючей жижи навстречу ее номеру на экране оповещателя. Сегодня, через сутки после похорон Карасина, я оказываюсь в странной ситуации: обладая каким-никаким материалом, я наблюдаю стремительное истощение общественного интереса к убийству. В редакциях газет и Интернет-сайтов словно открыли шлюзы, и теперь они, а не им, сливают информацию: новость оказалась горячей, но скоропортящейся. Еще пару дней, и мой взгляд будет скользить по новостным заголовкам как по дну высохшего бассейна.

Мое информационное меню обеднело настолько, что остается, по большому счету, одно блюдо — статьи Карасина. Их все еще много, и я поглощаю их без прежнего аппетита. После материала о Виктюке у меня гудит голова и подташнивает, я чувствую себя разбитым, как в похмельное утро. Я словно побывал в уличном переплете, хотя теперь я готов признать, что есть в мире вещи, за которые не стыдно избить в темном переулке. За Виктюка Карасин заслуживал наказания, и я не чувствую даже малейших покалываний совести, жалея о том, что отомстить за показавшейся мне родственной душу уже не получится.

— Не сможешь сегодня? — спрашивает меня трубка голосом Марии.

Вычислить мои намерения для нее не представляет труда, ведь Мария относится к редчайшему типу женщин. Она, можно сказать, уникум: позволяет бесконечно обманывать свои ожидания. А ожидание у Марии с некоторых пор одно — это я.

И это после всего, что у нас было. И это после того, что все у нас было всего однажды.

Редкий секс, кстати, не стал для меня шоком. Последние годы с Наташей научили меня половому смирению. Хотя с Марией, возможно, способностью воздерживаться я лишь оправдываю собственную лень. С Наташей все было по другому: я хотел секса, и иногда даже паниковал, чувствуя, как желание угасает во мне. Я не виню ее, просто Наташа ничего с собой не могла поделать. Как любая нормальная женщина, запрограммированная на деторождения, она эту программу выполнила дважды, но заслуженного умиротворения не получила. Мои заработки постепенно превращали ее в хищницу, но я не мог рассчитывать на то, что свою энергию она будет расходовать в постели. Она хотела набитого купюрами матраца, а от нашего ложе у Наташи ломило в спине. Стоит ли удивляться, что мы задолго до развода перестали спать вместе? Мы без труда находили оправдания, каждый из нас ждал от другого лжи, и мы легко и без уверток подыгрывали друг другу.

Наташа спала в детской комнате. Ее волновали одеяло Андрея, которое он сбрасывал себя по десять раз за ночь, и ночной горшок Валерии. Мне эти проблемы не грозили, зато я вставал в пять утра, и ранние рабочие будни служили мне не менее убедительным, чем Наташины материнские хлопоты, оправданием. Мы играли друг с другом, мы обманывали и заранее настраивались на обман. Правда, я до конца не предполагал, что наша заведомо ничейная партия завершиться моим поражением, как не верю до сих пор, что себя Наташа считает победительницей.

Когда же жена ушла, во мне словно повернули ключ зажигания. Я почувствовал, как заглохшее было либидо снова набирает обороты. Дома у меня звенело в ушах; я списывал это на давление, а не на одиночество. В сердце же поселился скорпион с огромным жалом. Помимо этого, меня одолевала новая беда — мысли о самоубийстве, но как ни странно, при всех моих проблемах я чувствовал себя очень бодро. Мне было легко: с меня свалилась тяжелая ноша, и я чувствовал себя готовым к тому, чтобы завоевать едва проигранное. Поначалу мне очень хотелось, чтобы Наташа узнала о моей новой работе — не от меня, конечно. Я не рассчитывал вызвать у нее приступ гордости, да мне и самому хотелось поскорее вырваться из окружившей меня толпы возбужденных пресненских коллег. Я мог рассчитывать лишь на трезвый ум и логику Наташи — качества, которые она вынуждена была выпестовать в себе за годы нашей совместной жизни. А еще — на то, что она оценит широту открывшихся мне перспектив.

Я сдержался: Наташе о новой работе не сообщал и не уверен, что даже сейчас она вздрагивает от аббревиатуры «СКП». Все же у меня есть основания предполагать, что новый виток моей карьеры заставил бы ее задуматься. В конце концов, удивилась же она, когда я без колебаний и скандалов согласился на развод, хотя, возможно, моя покладистость была ей неприятна. Каково женщине чувствовать, что за нее даже не пытаются бороться? Возможно, в этом и кроется секрет удивительной для Наташи решительности: на сбор вещей и вывоз детей у нее ушел всего лишь один последовавший за нашими объяснениями вечер.

В тот вечер я и познакомился с ее новым мужем. На бумаге Наташа все еще была Судницыной, но процедура неизбежной замены паспорта уже была запущена, для чего хватило моего устного согласия на развод.

Признаться, я ожидал худшего выбора, и вряд ли мое внутреннее ожидание могло быть другим. Наташа бежала от меня, бежала от безысходности, и осознание этого угнетало, но одновременно и льстило мне. Я не сомневался в том, что в соперники получу какого-то недоноска.

Когда же в квартиру, вслед за Наташей, вошел почти двухметровый верзила с густыми усами, я не удержался от многозначительного покачивания головой.

— Солидный выбор, — сказал я Наташе.

Не обращая на меня внимания, здоровяк вопросительно посмотрел на Наташу.

— По коридору налево, — сказала она, и тут я увидел его.

Человека, вынырнувшего из-за спины грузчика, или водителя, или бог знает еще кого; в тот момент мне меньше всего хотелось разбираться в личности усатого мужика. Сомнения отпали: этот второй вошедший и был избранником моей жены, и теперь у меня были все основания чувствовать себя униженным. Один его вид не оставлял мне шансов. Он был, безусловно, состоятелен, со вкусом одет, да к тому же симпатичен. Он сдержанно кивнул мне и стал в углу прихожей.

— Чаю не хотите? — у меня в руке и в самом деле остывала чашка с чаем.

— Благодарю, — снова кивнул он и без тени сарказма добавил, — в другой раз.

— В другой раз, — повторил я и, хмыкнув, понял, что присутствую при акте позорной капитуляции.

О скандале не могло быть и речи. Я просто не представлял себе, как такое возможно — плеснуть чаем в это интеллигентное лицо. Еще я знал, что без ответа не останусь, и это меня успокоило: я убедился, что мои дети в нормальных руках.

Бледное лицо Наташи заметно порозовело, она поняла, что ничего страшного не произойдет, и это вызвало у нее естественное воодушевление.

— Никита, это Сергей, Сергей это Никита, — представила она нас друг другу. — Мы с Сергеем договорились, что по выходным он сможет забирать детей, — добавила она, поочередно кивнув нам обоим.