Елена Арсеньева - Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник)

— Да, — усмехнулся Раймо, — так и сделаю!

Он оттолкнул Карновича так, что тот свалился на пол, расшвырял державших его людей и выбежал из театра. И никто его больше не видел.

— Что ты наделал! — крикнул Васильев Карновичу. — Ты выдал Северного! Теперь этот сумасшедший убьет его! Ведь сама Эльвира Михайловна его не выдала! Она нарочно крикнула последние слова по-русски, чтобы предупредить нас, чтобы мы молчали! А ты выдал его!

— Он получит по заслугам! — ответил Карнович, не сдерживая рыданий. — Из-за него она бросила меня. Из-за него она погибла!

Васильев был так разъярен, что Карнович из ревности натравил на меня убийцу, что накинулся на него с кулаками и принялся избивать. Пытаясь защищаться, Карнович выхватил нож. Васильев еле успел уклониться от удара и с силой ударил его кулаком в голову. Удар пришелся в висок — Карнович умер на месте.

— Так я получил новый срок, — продолжал Васильев. — Меня не приговорили к казни, потому что все видели, что я защищался, что Карнович убил бы меня, если бы мог. Но все же мне была продлена ссылка на десять лет.

Я не был на похоронах Эльвиры Михайловны, но знаю, что прошли они тихо и скромно из-за скандальности убийства. О том, где и как похоронили Синикки, я вообще не знаю, слышал только, что ее ребенка взял к себе Яаскеляйнен, ведь, хочешь не хочешь, это сын его племянника.

Из-за ареста я не сразу мог написать вам и сообщить о случившемся. Я очень боялся, что произошло непоправимое, что Раймо уже добрался до вас и убил тебя. Однако вскоре я получил письмо от Лизы, где говорилось, что у вас все спокойно, но ты очень тяжело перенес известие о гибели Эльвиры Михайловны и писать пока не можешь. После этого наша переписка затихла, я ничего о вас не знал. Но узнал другое! — воскликнул он воодушевленно. — Узнал, что Раймо все же добрался до Вытегры — и нашел там свою погибель.

— Как это? — спросил я.

— По слухам, в двадцати верстах от Вытегры, в какой-то деревне, нашли лошадь, которая устало бродила по дороге, и сани. В санях лежал человек со сломанной шеей. По всем приметам — Раймо Туркилла! Решили, что он направился в Вытегру, правил, по обыкновению многих финских возчиков, стоя, но по дороге сани подбросило на каком-то ухабе, он упал навзничь и сломал шею. Он не добрался до тебя — его наказала судьба.

Я молчал, опустив голову, и вспоминал тот день в Вытегре. Тот день, когда я гнался за неизвестным вором, покусившимся на браслет, нагнал и убил…

Так вот кого я убил! Так вот почему его лицо показалось мне знакомым! Раймо Туркилла очень напоминал своего дядю, брата своей матери Яаскеляйнена, хозяина гостиницы в Петрозаводске.

Он искал меня, он убил бы меня, если бы нашел, но увидел браслет и решил не рисковать. Главное было — найти браслет!

Я вспомнил слова Эльвиры Михайловны: «Это мой прощальный подарок. Я и сама получила его в подарок, в благодарность… это старинный талисман…»

Смелая догадка пронзила меня. В тот вечер, накануне моего отъезда из Петрозаводска, тайное письмо принесла мне Синикки: ведь Эльвира Михайловна боялась доверить кому попало тайну своей любви, а Синикки была ей беззаветно предана, ни за что не выдала бы ее. Эльвира Михайловна спасла ее ребенка, и Синикки подарила ей в благодарность браслет. Неужели это какой-то заветный талисман? Как он попал к ней? Почему его называли Сампо, ведь Сампо — это мельница?

Никто не мог ответить на эти вопросы. Наверное, я никогда не узнаю разгадку этой тайны, никогда…

А впрочем, ни тайны, ни их разгадки не волновали меня в те минуты. Я думал об Эльвире Михайловне, которая умерла из-за любви ко мне. Я думал о Лизе, которая не открыла мне тайну ее смерти. Должно быть, она о многом догадывалась. С присущей любящим женщинам проницательностью, с присущей ей удивительной душевной тонкостью она понимала, что я с ней — только частью своей души, что сердце мое по-прежнему принадлежит другой… Ну что ж, она довольствовалась тем, что я мог ей дать.

Слезы навернулись на мои глаза. Стыд пронзил меня. А если она догадывалась, что, обнимая ее ночью, я вызываю в памяти пленительный образ другой женщины, Эльвиры?

Лиза, моя бедная, верная, безропотная, любящая Лиза… Я недооценивал тебя, я не мог любить тебя так, как ты того заслуживала… я даже оказался неспособен сохранить бумаги, которые остались после тебя, твои письма! Я хотел их прочитать, но сунул куда-то, они затерялись… и теперь мне никогда не найти их, не прочесть письма Васильева о гибели Эльвиры Михайловны…

Давно я не плакал, может быть, с детства, но теперь не сдержал слез.

Наши дни

Сусанна ушла. Алёна переоделась в халат, умылась и пошла на кухню. Открыла холодильник.

Сморщила нос. Не то что бы ей не хотелось всего того, что в изобилии имелось в холодильнике и на плите. Хотелось. Но еще больше хотелось чего-нибудь необыкновенного и в то же время обыденного. Какой-то еды, какой она давным-давно не ела… чего-нибудь из детства. Может, манной каши… нет! Киселя с молоком.

Кисель имелся в наличии — Алёна его любила и варила довольно часто, несмотря на вопиющую калорийность. Если уж прямо так следовать всем похудальным канонам, то, конечно, фигуру сохранишь, но сколько радости в жизни потеряешь! Радости терять Алёна не любила, особенно в такие тяжкие и загадочные минуты жизни, как сейчас. Поэтому она налила в большую тарелку киселя, а с краев — молока. Получился темно-бордовый остров посреди белого моря. Молочные реки, кисельные берега! Сказочней некуда! Сказки были с Алёной всю жизнь — когда она читала их, когда писала о них научные работы, когда сама их сочиняла… удивительно ли, что сказочные реалии действовали на нее утешительно?

Она съела две полные тарелки и, сытая и спокойная, побрела в любимое кресло под уютным зеленым бра. Само собой, сразу потянуло в сон, но было не до сна. И пока не до кресла. Пришлось сначала прогуляться к письменному столу и переворошить стопку дисконтных карт, сваленных в большую желтую пепельницу из богемского хрусталя, когда-то, давным-давно, привезенную из Чехии. Ага, вот она — карточка «Клеопатры».

Алёна набрала номер. Трубку подняли быстро, но тут же раздался щелчок, как будто одновременно кто-то взял трубку и на параллельном аппарате.

— Алло, магазин «Клеопатра».

— Здравствуйте, будьте любезны, пригласите Секлиту Георгиевну, пожалуйста.

— Здравствуйте, я слушаю, а это…

— Это Алёна Дмитриева.

— Алёна Дмитриева? — озадаченно повторила Секлита Георгиевна.

— Ну да. Я… вы меня извините, я вам вчера сунула эту несчастную книжку, так глупо получилось… — покаянно залепетала Алёна. — Даже не подписала… ну, меня одно извиняет, что я вашей фамилии не знала. Как ваша фамилия, Секлита Георгиевна? Я вам другую книжку принесу и подпишу по всем правилам.