Джеймс Паттерсон - Опасность на каждом шагу

Чистоплюй принял еще одну дозу кофеина и продолжил осматривать толпу. На лестнице собора он заметил краснолицего волынщика из оркестра пожарных — тот обеими руками придерживал свою юбку, но она все равно задиралась от порывов ледяного ветра, открывая всему свету белые плавки служителя муз.

В притворе, прямо за огромными, в три этажа, обитыми бронзой дверьми сержант пехоты проводил смотр почетного караула из солдат морских, воздушных и пехотных войск. Он резко одернул синий мундир одного из пехотинцев и ударом ладони смахнул с его безупречного плеча несуществующую пылинку.

Потом начали прибывать лимузины.

Мэр Эндрю Турман приехал первым. «Логично», — подумал Чистоплюй. Мэр считался близким другом семейства Хопкинсов.

Потом появились кинозвезды и политические активисты Мэрилин и Кеннет Рубинштейн. Они боролись за чистоту окружающей среды и сняли с Кэролайн несколько душещипательных роликов, протестующих против добычи нефти на Аляске… или еще какого-то дерьма. Примечательно, что в то же время их юных отпрысков повязали в Вестчестере за бухло и наркотики.

В толпе кто-то засвистел. Дважды оскароносный Кеннет обернулся и помахал руками, сверкая улыбкой на миллион баксов, как будто на похоронах ему должны были вручить третью награду. Жгучая брюнетка Мэрилин немедленно двинула его локтем под ребра. Чистоплюй ухмыльнулся: «Кинематографический реализм».

Сразу за кинозвездами подъехали именитый землевладелец Хавьер Браун и его жена, светская дива и кутюрье Селесте в платье от «Шанель». Эти воротилы тоже были близкими друзьями первой леди. Да кто ж из них, скажите на милость, не был?

Следующим был квотербек «Гигантов» Тодд Сноу. Сверкая чемпионским перстнем суперкубка, он обнимал за талию свою хорошенькую жену-супермодель. Атлет тоже занимался благотворительностью вместе с Кэролайн Хопкинс.

Чистоплюй с удовольствием наблюдал за товарным составом лимузинов, тянувшимся с севера Пятой. «Шапки долой, вся банда здесь. Ну, почти».

Наконец он поднял глаза на гигантскую розу и царственные стометровые башни собора. «Концентрация эго на квадратный дюйм в этой церквушке скоро так вырастет, — подумал он, притопывая ногами по плитке тротуара, чтобы согреться, — что гроб туда просто не влезет».

Когда лимузин остановился перед галдящей толпой у собора Святого Патрика, Джон Руни недовольно поморщился. В тот период он был самым кассовым актером Голливуда и был обязан оказывать внимание верным поклонникам, которые появлялись на всех больших мероприятиях. В большинстве своем это были обычные люди, пришедшие засвидетельствовать свою любовь и преданность, и он ценил их гораздо больше, чем этих кровососов-папарацци. Всегда и всюду.

Но сейчас, глядя на хищные лица и камеры мобильных телефонов, он напрягся. Стоячие места на похоронах — пусть даже на похоронах большой персоны — в этом есть что-то зловещее.

К счастью для него, рядом с церковью был VIP-сектор. Руни вышел из машины вслед за Большим Дэном, телохранителем. По обе стороны лестницы и у входа стояли вереницы журналистов — в основном репортеров известных изданий и программ.

Он еле удержался, чтобы не обернуться, когда кто-то из толпы проорал: «Чё как, чувак?!» — это была ключевая фраза одной из его последних комедий.

Но приветливым взглядам колумнистов невозможно было противиться. Вспышки ослепили Руни, и заряд адреналина взорвался в крови. Он посмотрел в серое небо и почесал в затылке.

А затем впервые за день включил улыбку на тысячу киловатт.

— Не нравится мне эта затея, ребята, — сказал он будничным тоном. — Никто не знает, сегодня грозу с молнией не обещали?

Он оценивающе окинул взглядом ряды ухмыляющихся репортеров, но следующую шутку ему пришлось проглотить: хорошенькая брюнетка у самого входа ошарашенно и осуждающе смотрела на него. Конечно, она была права. Какая же он скотина — гоняться за вниманием толпы в такой момент! Ломает комедию на похоронах…

Руни сделал приличное лицо и прошел внутрь.

Протягивая приглашение гвардейцу в красной униформе, он заметил, что люди на задних рядах пихают друг друга локтями и оглядываются на него.

«Да, это я. Собственной персоной», — раздраженно подумал Руни. Эта сторона славы очень быстро приелась ему. В общественных местах — в ресторане или аэропорту — ему было очень неприятно ловить на себе чужие взгляды. Люди как будто ждали от него чего-то, но чего?.. Он не знал и подозревал, что они и сами не имеют понятия. Людям кажется, что звезды носят темные очки, чтобы их никто не узнал, но на самом деле они просто избегают зрительного контакта.

Камеры взорвались стрекотом и жужжанием, как озверевшая стая стальной саранчи.

Вы только посмотрите, кто пришел!

Линда Лондон, двадцатилетняя тусовщица и звезда реалити-шоу, прибыла на церемонию одновременно со своей ровесницей Мерседес Фреер, карамельной поп-дивой. Сама их встреча на одной дорожке уже не предвещала ничего хорошего, но обе появились в совершенно одинаковых вуалях и микроплатьицах фасона «Черная вдова», и теперь скандал был неизбежен.

Ажиотаж не спадал: Чарли Конлан, рок-легенда семидесятых, подъехал к церкви на личном стретч-лимузине и начал подниматься по ступеням всего в паре шагов от намечавшейся драки. Высокому, безнадежно знойному кумиру миллионов уже перевалило за шестьдесят, но он все еще держался молодцом. В вестибюле он обменялся с Джоном рукопожатием.

Год назад Чарли написал и исполнил три совершенно волшебные песни для детского фильма, в котором Руни сыграл главную роль. Потом они вместе ездили в рекламное турне, и все это время Конлан непрестанно улыбался, раздавал чаевые всем официантам, коридорным и водителям и без вопросов подписывал поклонникам диски. Даже папарацци, кажется, его полюбили.

— Гнусный цирк, правда? — произнес Чарли своим фирменным скрипучим голосом. — Тебя сюда клоуном взяли, Джонни?

— Если я клоун, то ты — конферансье, — рассмеялся Руни, и тут камеры защелкали снова.

Раздались приветственные крики. Очаровательная ведущая ток-шоу Юджина Хамфри вышла из своего знаменитого розового лимузина «линкольн».

— Ну-ну, хватит! — обратилась к толпе «Королева Лос-Анджелеса». — Это похороны, а не «Эмми». Прошу вас, давайте проявим немного уважения!

И внезапно крики стихли.

— Юджина рулит, — сказал кто-то, и, видит Бог, это была чистая правда.

Репортер «Нью-Йорк таймс» Кэти Калвин как раз высматривала очередной сенсационный кадр, когда на северном склоне опустевшей Пятой авеню показался катафалк первой леди. Процессию открывал клин из девяти парадных полицейских «харлеев», нарушавших треском глушителей ледяную тишину знаменитой авеню.