Наталья Солнцева - Принцесса из Шанхая

– Он так плох? – спросил Ростовцев. – С чего бы?

– Сильное нервное потрясение… крушение надежд. И главное – Дракон не простил ему жалкого фарса! Самозванцу Треусову – конец; это вопрос даже не месяцев – дней. Видели, как его перекосило, когда я достал жемчужину ? Ее сияние легло на него печатью смерти.

Все невольно повернулись в сторону Лики.

– Дракон всегда возвращается… — загадочно произнесла Ева. – Теперь это вы?

На следующий день по-настоящему потеплело, зашумела, зазеленела весна, ласковый ветер высушил асфальт. Небо излучало ту свежую, яркую синеву, которая бывает только в апреле. К вечеру эта синева потемнела, в ее глубине романтично мерцали звезды, и низко над горизонтом стояла крупная желтая луна.

Ева распахнула балконную дверь, впуская в гостиную ночную прохладу и шум города.

– Вот так поворот! – сказала она.

Всеслав принес ей «вольтеровское» кресло, сам расположился на диване. Лениво поинтересовался, что она имеет в виду.

– Драконом оказалась женщина, – улыбнулась Ева. – По-моему, Ростовцев влюблен в нее. Ты заметил? Она утолит его жажду острых ощущений.

– С избытком, – кивнул сыщик. – Если мадемуазель Лика пойдет по стопам своего отца…

– Не думаю. Но это не меняет существа дела. С женщиной, которая выросла в тайге, свободно говорит по-французски, одевается, как гимназистка, рассуждает, как философ, выслеживает врага, как настоящий охотник, и метко стреляет из ружья, – не соскучишься.

– Да… любовь – штука непредвиденная. Что такая дама, как Екатерина Ермолаева, нашла в Шершине? Или взять Лику и Ростовцева: они подозревали друг друга бог знает в чем, и… между ними вспыхнуло взаимное чувство! Наверное, человек начинает постигать собственную суть, только когда влюбляется. Лика и Альберт стоят на пороге удивительных открытий. Она – темное воплощение Дракона , которое должно воссоединиться со светлым мужским началом…

– …в лице Ростовцева, – добавила Ева. – И почему это мы, женщины, «темные», а вы – «светлые»?

– Потому что вас никогда не поймешь и никогда вам не угодишь! – вздохнул Смирнов. – Может быть, на земле вообще не существует полноты и неомраченности счастья. Когда хочется остановить мгновенье , лучше этого не делать. Жизнь – вечное движение, и темны, непрозрачны ее глубины… подобно глубинам женской души.

– О, как ты заговорил?! – засмеялась она. – Не узнаю сурового и рассудительного сыщика, который превыше всего ставит факты и логику.

– Ставил , – поправил ее Всеслав. – Теперь у меня новое кредо: факты – ничто, истина – все, и найти ее можно исключительно во мраке, как черную кошку в темной комнате. Каково?

Ева ахнула, восхищенно всплеснула руками:

– Это совершенно новый взгляд на сыскное дело!

– Я вот что думаю, – серьезно произнес он. – А не уехать ли нам на морское побережье… лет этак на пять? Отдохнуть от суеты, от добра и зла, от людей, наконец?

– Я не устала…

– Понимаешь, меня тревожит возникающее вдруг ощущение дежавю … вот и Ростовцев признался, что чувствовал узнавание момента: словно он уже был свидетелем той или иной сцены. Что это, по-твоему?

У Евы холодок побежал по телу. Эта открытая дверь на балкон, за которой гаснет теплый апрельский день, звездное небо… это старинное мягкое кресло, этот красивый мужчина напротив… неужели где-то когда-то она видела нечто подобное? Умопомрачение…

– Не могу отделаться от мысли, что вся эта история с Драконом имеет скрытый смысл, – сказал Смирнов. – Ее предназначение – обратить время вспять… а события вернуть на круги своя. Зачем?

– По законам кругового движения… можно вернуться в ту же самую точку, – прошептала Ева. – Есть вероятность, что мы с тобой уснем этой ночью, и, проснувшись… окажемся где-нибудь в Мамонтовке, неподалеку от дачи Дениса Матвеева?{См. роман Натальи Солнцевой «Венере Челлини».}

– Одни шанс из тысячи, – не очень уверенно произнес сыщик. – Но исключить его нельзя.

Ева молча посмотрела на часы, которые показывали полночь…

«Это вчера или завтра ? – подумала она. – А может быть, сегодня ? Все сходится в одной точке…»

Примерно в тот же час в другой гостиной другого московского дома беседовали Альберт и Лика.

– Оказывается, Треусов знал обо мне больше, чем я предполагал, – говорил он. – Откуда ему стало известно про рукавную стрелу , которую Зеро послал Засекину? Вероятно, Стелла разболтала. Родители покойного жениха могли поделиться с ней своими подозрениями, а Павел взял информацию на вооружение. В сущности, твой братец отчасти копировал Зеро. Ловко он меня подставлял!

Они успели так сблизиться, что перешли на «ты».

– На этой стреле – такое же клеймо, как и на двух других, – заметила она. – Где ты ее взял?

– Купил… в антикварном магазине. Когда Дракона убили, его «перья» разлетелись по свету, – пошутил Ростовцев. – Одно из них досталось мне. Это был знак судьбы .

Лика не приняла его тона.

– Дракона убить нельзя, – без улыбки заявила она. – Разве ты сказок не читал? Вместо отрубленной головы обязательно вырастет новая. Дракон умирает, чтобы возвратиться иным: не таким, как прежде… порой принимая облик божества, крылья которого усыпаны звездами.

– И его обманный ангельский лик завораживает нас! – подхватил Ростовцев. – Твое имя ведь так и звучит – Анже-лика .

Она молчала. Весь ее целомудренный вид – нежные щеки, девственные губы, не знавшие мужских поцелуев, мягкие локоны у висков, наивно распахнутые нефритовые глаза, округлая грудь под гладким кашемиром платья – вызвал у него томительное желание, которого он не испытывал целую вечность. С тех пор, как умерла Юля. Нет, то влечение было юношеским порывом, а не страстью зрелого мужчины. Теперь он стал другим, и его чувство тоже возмужало. Оно поразило Ростовцева своей мощью…

Год за годом, с того черного дня, он жил с остывшим, погасшим сердцем. Он был холоден, как машина, не знающая любовного жара, как раз и навсегда заведенный механизм. Точный, безотказный, но – механизм. Его секс был искусным, но лишенным огня. В нем не осталось поэзии, – одна правильная, скучная проза. Это и роднило его с Альбиной, и разъединяло. Жизнь не просто двойственна, она – многоголовый Дракон .

– А кто такой Зеро? – спросила Лика.

– Одна из голов чудовища…

Она кивнула – ответ удовлетворил ее. В ее девичьих ушах с маленькими розовыми мочками качались, гипнотизируя Ростовцева, зеленые камни: изумруды баснословной цены.

– Эти серьги отец подарил моей матери, в знак любви, – сказала Лика, поймав его взгляд. – Она отдала их мне… перед смертью. Теперь они мои.