Евгений Титаренко - Никодимово озеро

Когда к навесу подошел мощный «икарус», на Сосновск никого, кроме них, не оказалось. Сергей отдал водителю три рубля за билеты, и только здесь, посмотрев на него, Алена, удивленная, осторожно улыбнулась; они были одни в большом автобусе. Но тут же, приникнув к оконному стеклу, Алена забилась в угол сиденья и опять неуловимо отдалилась от Сергея. Шофер прогудел и мягко тронул, выруливая с посадочного пятачка на дорогу. Проплыли мимо освещенные окна автовокзала с широкими диванами и буфетным прилавком, возле которого одинокий посетитель флегматично тянул пиво. Потом все исчезло в темноте за окном. Шофер выключил внутреннее освещение. Над головой призрачно замерцал один матовый светильник. Автобус при этом стал будто меньше, уютней. Под ровный, медленно нарастающий гул мотора невольно обволакивала дрема.

— Сережка… — не оборачиваясь, тихо позвала Алена. — Зачем ты с Ленкой Боевой в кино ходил?

— А зачем ты на машине раскатывала? — вопросом на вопрос ответил Сергей. Она оглянулась.

— Потому что ты два раза ходил с Ленкой в кино и раз на танцы в технологический!.. — Сергею показалось это забавным. Алена отвернулась от него и, снова прильнув к окну, забилась в угол.

Плакучим выдалось у нее нынешнее лето. И хотя Сергей не мог видеть слез, догадался о них, когда она сказала:

— Я для тебя все готова была — совсем уж не гордая… Только ты, Сережка, очень-то о себе не мни… Понял? И вообще!

Он чуть слышно рассмеялся в ответ.

— Неделю ко мне не ходи! Пока не позову. Понял?..

— Алена… дай я тебя поцелую? — брякнул Сергей.

— Дурак… — плачущим шепотом сказала она и еще плотнее придвинулась к стенке, словно хотела втиснуться в нее. — Дурак ты, Сережка… — повторила она голосом, каким говорят: «Умница ты…»

― Так и так, Алена, по Перельману, все люди в четвертом поколении братья… — сказал Сергей. Алена ответила не сразу, а когда обернулась — лицо ее было мокрым от слез.

— Какое мне дело до Перельмана — я все равно подкидыш!

Неловко привстав, Сергей поцеловал ее. А она спросила, кривя неслушные губы:

— Соленые?.. — Повторила, так как он не понял: — Губы! Соленые?! — И, горестно закрыв глаза, сообщила: — Нельзя мне целоваться, Сережка!.. Ведь я обещала…

Сергей откинулся на спинку сиденья и жестко подумал: «Как все усложнил Лешка…»

Алена успокоилась и, взяв его под руку и положив голову ему на плечо, лишь время от времени тихонько вздрагивала, томимая уже пережитым, но медленно уходящим от нее волнением. Пообещала:

— Сережа… Я не буду больше в футбол играть… И хулиганить не буду… Ладно?

Потом они надолго замолчали оба, глядя в мерцающую темь за окном.

Надсадно ревел мотор. Тяжелые капли наискосок перечеркивали окно. Сплошной темной стеной угадывался на обочине дороги лес. Неровная линия его контура то медленно понижалась, то уходила круто вверх, чтобы затем снова приспуститься. Одинокий, затерянный в ночи огонек прочертил светящуюся полоску на мокром стекле и пропал… И опять, неровная, скользила за окном темнота…

Грусть и чувство непоправимой утраты одинаково тревожили обоих. И тогда они подумали, что это уходит в прошлое, навсегда закрывается для них дорога к Никодимову озеру. С каждым часом, с каждой минутой она все дальше и дальше позади…

Нет, они могут, конечно, приехать сюда однажды, как приехал со своей подругой Владислав. Но дорога в детство закрывалась для них навсегда. И рано или поздно это приходится почувствовать каждому. Не их вина, что случилось это так вдруг, так жестоко и грубо.