Дмитрий Нечевин - Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

Конечно, преследуя цель сближения с местным обществом, в котором вращались крайне осторожные преступники, Иван Дмитриевич водил компанию со всеми и, по-видимому, не ограничивал себя в «питиях». Только странное дело: как бы много он ни пил, а никогда не бывал пьян. Помощники его тоже. Собутыльники удивлялись, но приписывали все это необычайно крепким их натурам. Слух о «несокрушимых пьяницах» дошел до фабриканта, имевшего нрав, которому никто не рисковал препятствовать. Он «приказал» доставить к нему дьячковых братьев специально для питья.

— То есть как «для питья»? — изумился Путилин, когда посланные отрапортовали ему наказ хозяина.

— А так, значит, попоштовать вас хочет. Посмотреть ему очень желательно, много ли можете вылущить водки.

— С какой стати? Нет, нет, быть у него не можем, нам некогда. Кланяйтесь и благодарите!

— Как вам угодно, а беспременно с нами ехать должны, потому что нам приказано доставить вас во что бы то ни стало.

Как Путилин ни отговаривался, а в конце концов принужден был отправиться в сообществе своих помощников к оригиналу-купцу.

Приехали. Но дальнейший рассказ будем вести от лица самого Ивана Дмитриевича, весьма типично его передававшего.

«Ввели нас в просторную комнату богатого помещичьего дома. Навстречу выходит «сам» и, торжествующе улыбаясь, говорит:

— Вы самые и есть?.. — Затем внимательно рассматривает нас и прибавляет: — Народишко не ахтительный: жилистый и жидковатый. Не думаю, чтоб хорошо пили.

— Какое там хорошо, — говорю ему в тон, — так, для собственного удовольствия немного употребляем.

— А вот мы посмотрим. Ежели приятеля моего перепьете, награжу, а нет — не обессудьте, никакого благоволения от меня не будет.

Повел он нас в особую комнату, где на столе красовались вместительные графины с водкой и разнообразная закуска. Из угла в угол расхаживал какой-то коренастый, с опухшей физиономией субъект.

При нашем появлении он приостановился, нахмурил брови и как-то дико скосил глаза. Осмотрев нас внимательно, он тоном знатока заметил:

— Плюгавы… Тощи… Прежде чем на состязание спускать, откормитьих нужно… А впрочем, на ноги-то, может, и крепки, но на голову, вероятно, слабоваты: отвислости на лицах не имеется.

Аттестовав нас таким образом, субъект снисходительно пожал наши руки и, указывая на стулья, расставленные вокруг стола, процедил сквозь зубы:

— Садитесь!

Купец-фабрикант приятельски потряс его по плечу и сказал:

— Конкурируй, брат, уважь! Не давайся в обиду!

Началось расходование пьяной влаги. Я с большим трудом опорожнил две бокалообразные рюмки, мои помощники пошли дальше, а субъект очень браво проглатывал рюмку за рюмкой. Когда хозяин, принимавший в угощении также активное участие, стал наседать, чтобы я не отставал от компании, я умышленно расплескал свою порцию. Хозяин, однако, это заметил и сердито на меня крикнул:

— А, кутейник, шулерничать! Нет, брат, этого у меня не моги!

Затем он многозначительно подмигнул субъекту, строго приказав:

— Подвергнуть его взысканию, на первый раз со снисхождением.

Субъект молча, деловито приподнялся с места, дополнил мою рюмку водкой и намеревался было вылить ее мне за ворот сорочки. Я стал протестовать. Купец зычно цыкнул, и… водка неприятно скользнула по моей спине.

Я заподозрил чересчур гостеприимного хозяина в умышленном издевательстве надо мной. «Уж не обнаружилось ли наше инкогнито?» — мелькнула у меня мысль.

Положительно не помню, как очутился я на диване, но на другое утро встал с мучительною болью в голове. Один из помощников моих безмятежно храпел под столом, другой покоился на подоконнике, а знакомый незнакомец спал, сидя на стуле, причем кудлатая голова его была уткнута в масленку. Через сколько-то времени, не знаю, является фабрикант в сопровождении слуг. Начинается общее пробуждение. Не успел никто как следует опомниться, а уж перед каждым стояла водка, которую по настоянию «самого» чуть не вливали в рот несговорчивого гостя весьма исполнительные лакеи. Единственный раз в жизни, вообще богатой приключениями, я был в таком безвыходном положении.

На вторые сутки я чуть не на коленях умолял купца отпустить меня, искренно восхваляя идеальный желудок «субъекта», самоотверженно глотавшего водку как простую воду. Я отговаривался нездоровьем; но ничто не помогало уломать расходившегося купца.

— Пей, не то утоплю в вине! — кричал он ежеминутно. — Уж коли назвался груздем — полезай в кузов!

Покушался я на побег, но все входы и выходы так серьезно охранялись, что даже подкуп не действовал и ни один из сторожей не соглашался даровать мне свободу ни за какие деньги.

На третий день своего пребывания в доме, когда субъект стал слишком сурово разглядывать своими кровью налившимися глазами соседей и когда к одному из моих помощников был приглашен фабричный фельдшер, констатировавший у обеспамятовавшего симптомы белой горячки, я выбрал удобную минуту и вылез в форточку окна, удачно спрыгнул на землю и убежал в село.

После этой передряги проболел я несколько дней, в продолжение которых своих помощников не видал. Очевидно, они пропадали у купца…»

Однако, несмотря на это препятствие, затормозившее было ход расследования, Путилин блестяще выполнил возложенную на него миссию и раскрыл преступление, с которого, главным образом, и началась его слава.

В одном из населеннейших домов Вознесенского проспекта проживала старуха, вдова какого-то интендантского чиновника. Жила она одиноко, замкнуто и с видимым скряжничеством. Прислуги не держала и в тратах на необходимое была крайне экономна. Все знавшие ее были убеждены, что она капиталистка.

В мрачную осеннюю ночь 185… года ее убили.

Рано утром об этом происшествии знали все обитатели дома, но раньше других узнал об убийстве некий армейский офицер, приходившийся самым близким ее соседом.

Убийство случайно обнаружил водовоз, увидевший раскрытую входную дверь квартиры старухи, обыкновенно державшуюся на надежных крюках и затворах. Прежде чем объявить дворнику, перепуганный водовоз позвонил в соседнюю квартиру офицера и сообщил ему о странном явлении.

— У сквалыги что-то неладно, — сказал он, — квартира открыта, и никто не откликается.

Офицер наскоро накинул на себя шинель, ноги обул в сапоги и бросился на место происшествия, предчувствуя драму. Пройдя переднюю, кухню, вступил он в ее спальню и наткнулся на окровавленный труп своей соседки. Попав одной ногой в лужу крови, он при возвращении к себе в квартиру наследил.

Когда явилась следственная власть, то, естественно, обратила внимание на следы. Офицер, присутствовавший при следствии в качестве понятого, признался, что это его следы. То же подтвердил и водовоз.