Дмитрий Нечевин - Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

А между тем во мне уверенность, что это именно одни из «душителей», была так крепка, что это передалось и Келчевскому, и тот продолжал держать их в тюрьме.

Время шло. Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, и Келчевский также безуспешно разговаривал с ними. Убийства с удушением продолжались. Я уже начал падать духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь.

Я уже выше упоминал про шайку грабителей, действовавшую в это же время в Петербурге. Она состояла всего из шести человек, и тому же Келчевскому было поручено производить по этому делу дознание. Я никогда не упускал случая присутствовать при его беседах с преступниками, если у меня выпадало свободное время. Он тоже, в свою очередь, никогда не отказывал мне в этом и, должен сказать, что если впоследствии, уже будучи начальником сыскной полиции, я умел добиваться признания там, где мои помощники совершенно терялись, то этим я целиком обязан Келчевскому. С десяти слов он умел поставить допрашиваемого в противоречие с самим собой, загонял его, совершенно сбитого с толку, в угол и добивался, наконец, правдивого рассказа.

Так и тут. Разоблачение шайки происходило быстро: роли каждого определялись тотчас, преступления устанавливались, вещи отыскивались.

В тот раз, о котором я повествую, он допрашивал Крюкина, старого рецидивиста. Окончив допрос, он вдруг сказал ему:

— Плохо твое дело, я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам помог…

Лицо Крюкина оживилось надеждой.

— Вам, ваше благородие?

— Где, с кем сидишь?

— Нас много. Восемь!

— А Иванов с тобой?

— Душитель-то?..

Я чуть не подпрыгнул, но Келчевский сохранил полное спокойствие. Он кивнул и сказал:

— Он самый! Дознай от него, скольких он удушил и с кем…

Крюкин покачал головой:

— Трудно, ваше благородие! Действительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: «Как?» А он выругался и говорит: «Я шутил». Ребята сказывали, что знают его, ну а как и что — подлинно никто не знает.

— Ну, а ты узнай! — сказал Келчевский и отпустил его.

— Значит, наша правда! — воскликнул я, едва грабителя увели.

Келчевский засмеялся:

— Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем!

— Вызвать Иванова?

— Непременно! И он тотчас написал приказ, чтобы ему отпустили из тюрьмы Иванова.

Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.

— Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Сидеть еще не надоело?

Этот допрос происходил 2-го апреля, и, значит, Иванов сидел без малого три месяца.

Он передернул плечами.

— Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.

Келчевский покачал головою:

— Вряд ли! Суди сам: Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!

— Петров?! Ах, он… — воскликнул Иванов.

— Что Петров, — продолжал Келчевский. — И ты сам говорил то же…

— Я?!

— Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?

— Брешут они. Ничего я такого не говорил.

— Позвать?

— Зовите. Я им в глаза наплюю…

— А что от этого? Все равно сидеть будешь, поймаем еще двух, трех. Поверь, они дураками не будут. Все тебя оклевещут. Благо уже сидишь. Петров-то все рассказал…

Иванов стал горячиться:

— Что рассказал-то? Что?

— Сказал вот, что вещи продавали…

— Ну, продавали. Что еще?

— Что ты душил…

— А он? — закричал неистово Иванов.

—Про себя он ничего ие говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, — спокойно ответил Келчевский.

— Он так говорит! — тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов. — Ну так и я тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь я всю правду вам расскажу.

Келчевский кивнул головою и взял перо.

— Давно бы так, — сказал он. — Ну, говори!

Иванов начал рассказывать, оживленно жестикулируя:

— Убивать, действительно убил. Только не один, а вместе с этим подлецом, Петровым. Удушили извозчика, что в Царское ехал. Взяли у него только это, больше ничего не было.

— Какого извозчика? Где? Когда?

— Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было.

— Так! Ну, а вещи куда дели? Лошадь, сани?..

— Лошадь мы, как есть двадцать восьмого декабря, в Царское с санями увезли. Сани продали Костьке Тасину, а лошадь — братьям Дубовицким. Там же, в Царском. Они извоз держат…

— Какая лошадь?

— Рыжая кобыла. На лбу белое пятно, и одно ухо висит.

— А сани?

— Извозчичьи. Новые сани, двадцать рублей дали, а за лошадь двадцать пять.

— А полушубок? Армяк?

— Это тоже у Тасина, а другой — у солдатки. Тот самый, на чем поймались. А остальную одежду, и торбу, и сбрую — в сторожку на Лиговке.

— В какую сторожку?

— В караульный дом, номер одиннадцать. Туда все носят. Сторожу! Вот и все. А что Петров указывает на меня одного, так он брешет. Вместе были, вместе пили…

— Ну, вот и умный, — похвалил его Келчевский. — Теперь мы во всем живо разберемся. — Он написал распоряжение о переводе Иванова в другую камеру и отпустил.

Едва тот ушел, как я вскочил и крепко пожал руку Келчевского.

— Теперь они все у нас! Надо в Царское ехать!

— Прежде всего, его сиятельству доклад изготовить!

— Вот Прач-то обозлится!

Мы засмеялись…

На другой же день о деле было доложено графу Шувалову, и он распорядился тотчас начать энергичные розыски в Царском Селе, для чего командировал меня, Келчевского и еще некоего Прудникова, чиновника особых поручений при губернаторе.

Собственно, самое интересное начинается от этих пор.

В этих розысках я не раз рисковал жизнью, и, может быть, поэтому оно так запечатлелось в моей памяти. Сейчас передо мной лежат сухие полицейские протоколы, а я вижу все происшедшее, как наяву, хотя с той поры прошло добрых 40 лет.

Итак, нам троим было вверено это дело, а собственно говоря, одному мне. Но еще до приказания графа я уже принялся за розыск. Едва стемнело, я переоделся оборванцем: в рваные галоши на босую ногу, в рваные брюки, женскую теплую кофту с прорванным локтем и в военную засаленную фуражку. Потом подкрасил нос, сделал себе на лице два кровоподтека и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города на Лиговский канал.

И в настоящее время те места, за Московской заставой, туда, к шоссе, представляют собой места небезопасные, но тогда там была совершенная глушь. Тянулись пустыри, не огороженные даже заборами, а там, у шоссе, стояли одинокие сторожки караульщиков от министерства путей сообщения, в обязанности которых входило наблюдение за порядком на шоссе. Эти крошечные домики стояли друг от друга в 200 саженях. Туда-то и направил я свои шаги.