Юрий Енцов - Охота на единорога

Их обоюдное движение продолжалось огни плыли к постеле, в коей никого не было, король пятился на полусогнутых ногах и не знал, что означает это потускнение? Не грозит ли ему подвох в полной темноте, или невидимки с факелами теряют вместе с их светом силу?

Три огня приблизились к королевскому ложу, замерли над ним и стали все быстрее терять яркость. Они висели над леопардовой шкурой, чуть колеблясь и мертвая шерсть топорщилась словно оживая.

Огни колебались и было похоже, что державшие их незримые руки принадлежат сошедшимся к центру зала для разговора, так же колеблются факелы в руках ночных стражников когда они сходятся поболтать коротая время.

Огни потускнели настолько, что сделались, наконец, неотличимы от обычных факелов, которые горели в медных держателях по стенам и никуда не исчезали, их просто не было видно. Потом новые стали тусклее естественного огня, уже не трещали и не сыпали искр. Затем превратились в тусклое мерцание, затем и оно пропало, и только три черных угольных шара остались висеть над возвышением. Они перестали колебаться, и вдруг один из них лопнул, а затем, одновременно, два других со слабым звуком лопнули, и легкая угольная пыль медленно осыпалась на шёлк и пятнистую шкуру.

Сердце Асмана, поколотившись в бешеном ритме, мало-помалу вернулось к обычному. Он постоял в настороженной позе еще несколько минут и наконец понял, что опасности больше нет, он почувствовал это: она была — страшная опасность для его жизни и исчезла, пропала. Её не стало. Он распрямил торс и почувствовал, как босые ступни холодит ледяной мрамор, вернулся на ковер, сделав три первых шага вперед. Убедился, что ему ничего не угрожает и подошел к постеле. Ложе было покрыто чёрной пылью, её можно было бы не заметить, но Асман даже не стал касаться постели рукой убеждаясь, что ладонь почернеет.

В стрельчатых окнах. начинавшихся на высоте двух человеческих ростов от пола и уходивших под самый купол забрезжил забрезжил поздний рассвет. За ними в утихшем воздухе ещё ходили тревожные движения прошлой ночи, но уже загорелся новый день…

В редкие минуты особенной чувствительности души, перед Мигуэлем открывалась будущая картина его пути. И в этот раз, выходя из забытия, которое он вызывал искусственной задержкой дыхания с замедлением тока жидкости по артериям и капиллярам, как делал много раз, но теперь особенно глубокого он, когда оцепенение перешло в обычный сон, увидел их вчерашнюю дорогу, а по ней резво бегущего слона в сопровождения небольшой овиты телохранителей на белых верблюдах. В седле под бамбуковым навесом сидела кукла с лицом Марии и держала в руках ребенка, который, как это случается во снах, был попеременно, то де Кастро, то Асман.

Но главным являлось не это. Над слоном, подобно воздушному змею на своих черных крылах летел неутомимый Ангел Смерти. И все это эскорт на белых верблюдах, слон со своей ношей и большая черная птица — составляли одно целое.

Медленно расставаясь со страшным видением и уже понимая, что есть фантазия, а что реальность, де Кастро стал размышлять: как же поступить? Ведь Мария ехала сюда. Хромой хитрец все понял и теперь ее везли, но королевская награда в другой проекции бытия которою жил де Кастро уже много лет была не наградой, но карой.

Ее можно было избегнуть, Мигуэлъ в совершенстве изучил способы игры и знал, что, идя на некоторые уступки в одной жизни, приобретать в параллельной. То есть не то что бы приобретать, и там и здесь конец был одинаков, а приобретением и выгодой казалось, а значит и было — лишь его кратковременное отдаление. Вот и сейчас можно было встать, выйти из залы незамеченным — Король крепко спал утомлённый ночным бдением после вечерней охоты, встать и потихоньку уйти. Исчезнуть ненадолго: на столько, сколько потребуется, переждать пока не минует опасность. Он видел её. Во сне она правда обрастала ненужными реалистическими подробностями, когда же он бодрствовал, то видел её как есть без смешных атрибутов — необъяснимую, но явную погибель.

Она приближалась. Де Кастро открыл глаза, вокруг уже кипела жизнь: шушукались обеспокоено евнухи, сменившаяся давно стража; бодро поводя плечами, искоса поглядывала в щели дверей. Главный Телохранитель терпеливо сидел на корточках и, думая о чём-то своём таращился в пространство. А король спал в нескольких шагах от своего просторного ложа на ковре укрытый от утренней сырости плащом телохранителя.

Слегка приоткрыв дверную створку, Мигуэль вышел из залы, прошёл мимо стражи, не обратившей на него внимания, прошёл ещё двери и вышел из дворца. Он направился прочь от своего ночного пристанища, коих было много в его странствиях, намереваясь уйти далеко, шагая навстречу каменистому пику, что высился по-прежнему мирно над лесистой округой.

Он хотел перейти мост и исчезнуть на короткое время. Деревянный мост был опущен и стражник с алебардой и ятаганом в ножнах прохаживался на той — более низкой стороне протоки. Стражник увидел семенящего звездочёта и остановившись с интересом уставился на него.

Мигуэль оглянулся назад. Охотничий дворец был воплощением изящной безмятежности, его лёгкий купол, покрытый вычурным орнаментом представлял собой как бы символ изящной праздности, хотя был довольно прочен и в верхней свое части и тем более у основания, защищал от дождя, как выяснилось этой ночью.

И, все таки он так воздушно парил над рекой, что в сравнении с зловещей глыбой Лабан Роша, создавалось впечатление безмятежности его жителя, безмятежности строителей, легкомысленности их бытия, отношения друг с другом, к тому, что вокруг, к жизни и смерти.

И странным несоответствием ажурной легкости купола были огромные блоки монолитного камня, составляющие основание дворца по всему периметру, примерно на сажень-полторы от земли. Это были грубо тёсанные квадраты и параллелепипеды странным несоответствием ажурной лёгкости купола. Огромные блоки светлого камня, а на них старательно, но безуспешно пытаясь слиться с ними высились дворец и купол.

Нужно было идти, но Мигуэль почему то засомневался: выпустит ли его последний страж. Ему почему-то стало казаться, что не выпустит он без труда мог справиться с жалким меченосцем при помощи чар, а между тем, со странной боязнью, которую он не понимал и к которой не был привычен, он чувствовал, что надо скорее перебежать покатый мост, соединявший крутой островной берег с другим — более пологим и землистым. Ведь уже близок был кортеж, сопровождаемый его невидимым для прочих союзником, намеревающимся, говоря языком мирских символов, взять с него плату за серию мелких услуг, либо просто побыть с Мигуэлем соскучившись по нему, и, в поисках мимолётных развлечений отъеденить от неказистого тела его странницу душу. Ведь иначе беседы не получиться.