Александр Трапезников - Тайны «Монастырского приюта»

«О чем она толкует? – вновь подумал Александр Юрьевич, уже не решаясь спросить вслух. – Уж не хочет ли старая барышня покончить жизнь самоубийством?»

Он скользнул взглядом по стенам кельи, на них висело несколько интересных гравюр, изображавших сцены из монастырской жизни. Хотелось разглядеть получше, но он постеснялся помешать траурному монологу женщины. Тем не менее от ее глаз не укрылось его движение.

– Все он, его работа, – печально промолвила она. – Валентин Данилович был замечательным гравером.

– Художником, в полном смысле этого слова, – негромко подтвердил князь Романов. – Таких больше нет.

На сей раз, улучив подходящий момент, Сивере поднялся, внимательно разглядывая гравюры. Одна из них изображала монаха, борющегося со львом. Другая – старинный обряд погребения. Остальные надо было рассматривать более внимательно, с лупой, поскольку каждый сюжет нес свою смысловую нагрузку. Сейчас просто не было времени, но уже с первого взгляда стало ясно, что качество их исполнения превосходное, достойное настоящего мастера. Неизвестно, каким литератором был покойный, но сомнения в его таланте отпадали сами собой. Александра Юрьевича приятно поразило увиденное.

– Вижу, вам нравится, – заметила вдова. – Вы – человек со вкусом.

– Я всего лишь скромный историк, но немного разбираюсь в художественном творчестве, – ответил Сивере. – Замечательные работы, слов нет.

– И не говорите, – оборвал его князь. – Лучше слушайте. Мы пригласили вас сюда для того, чтобы сделать важное заявление.

– Попозже, – уточнила вдова. Она указала на несколько ученических тетрадей, лежащих на столе в стопке и перевязанных розовой лентой. – Это касается рукописей моего мужа. Последний трактат Валентина Даниловича не окончен. Он начал писать его здесь, в «Монастырском приюте». Кое о чем он уже успел вам рассказать до своей смерти.

– Да-да, – рассеянно подтвердил Сивере.

Он оглянулся на Анну, сидевшую позади него и молчавшую до сих пор. Она приложила палец к губам, словно повелевая умолкнуть и не мешать. Александр Юрьевич откровенно приуныл: разговор о литературной гениальности Комамберова его привлекал мало. Но выбирать не приходилось. Он сумел вставить единственное:

– Я ведь к вам приходил вчера поздно вечером, где-то около полуночи. Валентин Данилович обещал мне кое-что дать почитать на досуге. Но сам же и отправил восвояси, сказав через дверь, что сильно устал и хочет спать.

– Этого не может быть, – возразила Мария Леонидовна. – Мы с мужем до двух часов засиделись у Локусовых, – она кивком головы показала в ту сторону, где жила еще одна причудливая пара то ли сектантов, то ли каких-то каббалистов, которым накануне Александр Юрьевич едва не сорвал сеанс черной магии.

– Странно! – недоуменно отозвался Сивере. – Но ведь я сам слышал за дверью его голос, да и утром, во время экскурсии он извинялся, что не смог принять…

– Вы ошиблись, – строго перебил его князь Романов. – Мы все были у Локусовых.

– Как, и вы тоже? – теперь Александр Юрьевич уже ничего не понимал. Впрочем, когда князь пришел к Анне, сеанс мог уже закончиться.

– И я, – ответил старик, стукнув по полу самшитовой тростью.

– Хорошо, – успокоительно сказал Сивере. – Это не имеет значения. Вполне возможно, что мне все померещилось. Может быть, я сам стал чревовещателем. Не так важно. Кстати, кто такие эти Локусовы?

– В свое время, в свое время… – повторил князь, переводя взгляд на Марию Леонидовну.

– Итак, продолжу, – сказала она. – Валентин Данилович был очень прозорливым человеком. Можно сказать, пророком. Рано или поздно исполняется все, о чем он писал.

И вновь Александр Юрьевич поскучнел, настроившись на долгую заупокойную речь. Если бы не Анна Горенштейн, он бы давно встал и ушел. Но вскоре историк почувствовал в словах Марии Леонидовны некий смысл.

– …Он писал о всех нас, о людях, о том, что мы живем близко к концу света, – говорила она монотонным голосом. – Пятнадцать лет назад мы вошли в миллениум, в третье тысячелетие, но давно потеряли осознание пространства и времени. Россия, к сожалению, утратила свое место в истории. Но тот же диагноз ждет и все остальное человечество. Черный миллениум. Уничтожая Россию, уничтожают и ее спасительную мировую миссию. Теперь вместо истории будет хаос, полная деградация человека, его превращение в обезьяну. Содом и Гоморра.

– Ну да, – согласился Сивере. – Сплошной гей-парад.

– Валентин Данилович знал: нет однонаправленного времени, текущего из прошлого в будущее. Оно может быть пройдено и наоборот. А священная история существует в постоянном бытие, то есть только в настоящем. Пророки знают, что было и что будет, потому что они находятся внутри священной истории. В отличие от обычных людей, как мы с вами. Валентин Данилович имел с таинственной стихией времени совершенно иные отношения. Вот откуда исходили его пророческие выводы.

– Но я еще ничего не читал из его трудов! – слабо возразил Сивере, оборвав поток слов. У него складывалось впечатление, что Мария Леонидовна говорит заученный текст, сама не понимая – что. Вдова будто очнулась, взглянув на стопку тетрадей.

– Вот для этого мы и пригласили вас сюда, – ответил за нее князь Романов. – И учтите, до 2017 года, когда все рухнет, осталось не так уж много времени. Вы историк, и нам хотелось, чтобы именно вы ознакомились с его предвидениями.

Дальнейшие слова князя едва не вывели Сиверса из состояния равновесия. Романов положил руку на стопку тетрадей и произнес:

– Тайна мироздания лежит здесь, перед вами.

Наступило еще более торжественное молчание, почти полифоническая тишина. «Как же все просто! – подумал Александр Юрьевич, подавив зевок. – Вот она, вся многовековая тайна мироздания, познать которую стремились все мудрецы мира, – и здесь, на шатком столике, в тесноватой келье одного из богом забытого монастыря».

– Хорошо, разумеется, я ознакомлюсь, – пообещал он, оглянувшись на Анну Горенштейн. Та кивнула. Теперь, очевидно, настала пора уходить. Он точно так же, как князь Романов, возложил ладонь на стопку тетрадей, будто давал присягу.

– Миллениум, – произнес он. – А вам не кажется, что это слово какое мокрое? Будто аквариум.

– Заберете рукописи сейчас или завтра утром? – холодно спросила Мария Леонидовна. – Вы, простите, жаворонок или сова? Читаете по ночам или днем?

– Я тетерев. Токую обычно после обеда, поэтому, если не возражаете, пусть они полежат у вас до утра. Так я пойду?

– Хорошо, – ответил за вдову старый князь. И добавил императорским тоном: – Идите!

Александр Юрьевич вышел из номера, а Анна Горенштейн бесшумно скользнула следом за ним.

– Ну что? – шепотом спросила она.