Александр Гуров - Исповедь «вора в законе»

Новое место мне понравилось. Старый парк с высокими соснами и прекрасным прудом, где можно покататься на лодке. Непременная для московских парков той поры танц-веранда. И два буфета, в которых были и выпивка, и закуска. Зимой танцевать ходили в фабричный клуб имени Воровского, где буфет и вовсе был шикарный. Теплая «хата», водочка с селедочкой, девочки на любой вкус — что еще надо нашему брату. Неприхотливы мы были в то время. Впрочем, как и все остальные.

Облюбовали воры это место где-то в самом начале пятидесятых, но особенно много поселилось их здесь после амнистии 1953 года. Кроме нас, карманников, жили на «блатквартирах» и «слесаря» — воры, которые «брали» магазины и имели дело со слесарным инструментом («фомичами», «гусиными лапками», отмычками).

Поселились мы у Гусихи — жены известного вора Коли Чахотки. Сам он был болен туберкулезом и по этой причине несколько раз его актировали — освобождали из тюрьмы. В это время Коля с трудом волочил ноги и без посторонней помощи не мог подняться в свою квартиру, которая была на втором этаже. Но продолжал воровать. Мы предлагали ему деньги, на которые можно было бы безбедно жить и лечиться у хороших врачей. На все он отвечал: «Нет, я вор, и пока волочу ноги, сам себя буду обеспечивать». Вот что значит сила привычки, которая перерастает в страсть. Сама Гусиха была профессиональной мошенницей, дважды судимой. Но болезнь мужа ее немного остепенила. Тем более, что притон, в который превратила она свою квартиру, стал давать куда больше дохода. Она была страшно жадная на деньги и любыми путями вымогала их у «квартирантов».

Местная милиция до поры смотрела на раменскую «малину» сквозь пальцы. Формально придраться к ворам было не за что. Все освободившиеся по амнистии где-то прописаны. — «Что делаешь здесь?» — «Приехал в гости к невесте».

Между прочим, все, кто «квартировал» в бараках, строго держались правила: не воруй там, где живешь. Карманники «работали» в основном в Москве, а по воскресеньям, когда в электричках ехало много народу — «держали трассу» на «железке». Конечно, в Раменском и без нас хватало не только воров, но и грабителей, с которыми милиция не успевала справляться.

Приближался Новый год — 1954-й. В первом корпусе нарядили большую елку. Там мы собирались гулять. Почти все молодые воры обзавелись подружками, ходят на свидания, на танцы. Среди них я чувствую себя одиноким и каким-то потерянным.

Однажды младший из братьев Пушкиных познакомил меня со своей девчонкой. Зовут Неля, красивая, чем-то похожа на Розу. И тоже татарка. Ее сестра Рая дружит с Хитрым Попиком, который по этой причине зачастил к нам в Раменское. И вот перед Новым годом, видя, что я скучаю, они настойчиво стали звать меня на танцы. «Если и пойду с вами в клуб, то танцевать не зовите, посижу в буфете», — упирался я. Смотрю, Рая с Нелей заговорщицки перемигиваются и хохочут.

— Послушай, Валентин. Мы же тебя не просто так на танцы зовем, а со смыслом. Одна девушка очень просила тебя с ней познакомить. Говорит, сильно ты ей понравился.

Любопытно мне стало, что это за девчонка обо мне сохнет-страдает. Но Рая с Нелей, как ни просил, даже имени не назвали. Пришлось идти с ними в клуб.

И что же? В фойе Рая знакомит меня с этой самой девчонкой, а я, увидев ее, еле сдерживаю разочарование. Неказистая, из тех, что зовут коротышками, косички тоненькие. На личико, правда, ничего, но с Розой — никакого сравнения. Зовут ее Люся, живет с матерью в таком же, как наш, бараке. В общем, она мне не понравилась. Но танцевать пошел — неудобно отказывать «даме». Во время танцев разговорились. Оказалось, Люся знает, что я вор-карманник. И все равно хочет со мной дружить. Ну что же, думаю, одному скучно, и если я ей нравлюсь, почему бы не погулять.

Сама, в общем, напросилась. А после — неприятностей от нашей дружбы имел я кучу. Откуда мне было знать, что у нее очень строгая мама. Дочке она разрешала гулять только до девяти, а потом дочке дозволялось еще часок посидеть в общем коридоре. Но это бы еще полбеды. Как только мать узнала, что Люся встречается со мной, она пришла к Гусихе и устроила там скандал. В это время в квартире было много воров, которые собрались по какому-то поводу выпить. Приехал и Шанхай. С шумом ворвавшись в комнату, она сразу направилась ко мне:

— Если ты, ворюга несчастный, не оставишь в покое мою дочь, я на всех вас НКВД натравлю.

Шанхай поднялся, чтобы ее успокоить:

— Мамаша, ни к чему шум устраивать. Уладим все по-хорошему. И парня оскорблять не стоит. Он у нас добрый, зазря никого не обидит.

— Вот и скажи ему, чтобы к дочке моей больше не подходил. Не то плохо вам будет.

И ушла, хлопнув дверью.

Я стоял как оплеванный. Шанхай подошел, похлопал меня по плечу.

— Слушай, Валентин, оставь ты эту чувырлу. Лучше, что ли, себе не найдешь.

Остальные его поддержали:

— Кончай ты с ней…

Я налил себе стакан водки, выпил залпом и вышел в коридор. Что делать? Смотрю, с лестничной площадки вбегает Райка:

— Валентин, а я как раз до тебя. Ой, знаешь, что сейчас было. Фрося, Люсина мать, так дубасила твою кралю, что перья летели. А она: «Хоть убей, а встречаться с ним буду. Люблю я его».

Что же все-таки делать?..

Вечером Люся опять прибежала ко мне. Весь корпус об этом знал и смеялся: вот так любовь.

Воры, встревоженные поведением Фроси, стали меня уговаривать, чтобы порвал с этой «ненормальной». Многие не на шутку испугались, что Фрося «сдаст» нас всех милиции и мы потеряем «хаты». А тут еще приехала Розина сестра — кто-то передал ей, что я потихоньку дружу с другой девушкой, стала при всех меня стыдить: и, мол, как же тебе, Валентин, не совестно, у вас с Розой такая любовь. Измену она не простит. И пошла, и пошла. Мало того, сама разыскала Люсю и устроила ей скандал. «Не бросишь его, в следующий раз приеду — косички твои паршивые с кожей выдеру».

Вот в такую попал я прожарку.

А Люся, как назло, начинала мне нравиться. Почему — сам не понимал. Может, ее верность и преданность сделали свое дело. Она ведь и маму свою уломать сумела. Видя, что после ее запрета Люся аж похудела, она все-таки разрешила нам встречаться. Но опять только в коридоре и до девяти.

Постепенно к новой своей симпатии я привыкал все больше. И вспыхнувшее вдруг чувство переросло в любовь, заставившую на какое-то время забыть о Розе.

Любовным утехам мы, воры, как всегда, отводили часы досуга. А днем, даже по воскресеньям, главным по-прежнему была «работа». И если с Люсей все постепенно наладилось, то «блатные» наши будни неожиданно омрачились большой неприятностью.

В один из зимних вечеров возвращаемся мы с подельником из Москвы в Раменское к Гусихе. И застаем здесь младшего Пушкина, который плачет навзрыд.