Лариса Светличная - Детсадовская история

— Копай яму! — напомнила я ему, но он не хотел.

— А знаете, почему я не загорелый?

— Почему?

— Я бегаю очень быстро, меня лучи догнать не успевают!

— Яму копай!

— А знаете, как меня мама называет?

— Как?

— Большой парень!

— Все дети копают яму!

Томочка, быстро сообразив, что можно отлынивать от работы, разговаривая с воспитателем, бросила лопату и подошла к нам.

— Я красивая? — спросила она.

— Красивая, — сразу ответил дамский угодник Кирилл. — Ты блондинка.

— Я уже скоро буду каштанкой!

— Так! Что там с ямой? — строго спросила я, пока все не побросали лопаты, а то дерево засохнет.

— Выкопали! — доложили дети.

Ну, что они тут разворотили. Я оценила яму. Не очень глубокая, но сойдет. А что это за деревяшка торчит?

— Дети, дайте-ка мне лопату!

Я присела на колени и сдвинула детской лопаткой сгнившую доску на дне ямы. Этого быть не может! Невероятно!

— Дети, хватайте лопаты, ведра, и бегом в группу!

— А дерево брать?

— Да не знаю я! Бежим!

Янек все-таки потащил за собой дерево.

В группе я посадила детей на стулья и стала резать на кусочки белую простыню. Я самая первая успела добежать до кастелянши и взять под расписку целых две списанные простыни. Седе Самсоновне и Нине Семеновне достались по одной, но я обещала поделиться.

Минут через двадцать ко мне пожаловала делегация детей из подготовительной группы.

— Мы уже все бирки с именами и адресами на одежду пришили! Нам повара помогли и Настасья Глебовна!

Дети продемонстрировали пришитые на все предметы одежды белые тряпочки с анкетными данными. Не хватает татуировки на руке с номером, как в концлагере. Я, зато, успела подписать все тряпочки и даже пришила двоим — Томе и Янеку, который затащил дерево в группу и поставил его в мусорное ведро в туалете.

— Мы пришли вам помочь, и иголки с нитками принесли! — сказала Лерочка.

— Очень хорошо, пришивайте быстрее. Данил, сходи на кухню, спроси, когда получать сухой паек.

Уйти он не успел, потому что в группу заглянули саперы.

— И эти тоже сидят! Никого из сада выгнать не можем!

— Не уйду! — взвилась я. — Мне еще двадцать восемь бирок надо пришить!

— Чего, совсем больная! Выводи детей! Там ящик со снарядами!

— Ну и что?

— Как что?! Взорвемся сейчас!

— Если за столько десятилетий с войны снаряды не взорвались, то еще час потерпят! Меня начальство с работы выгонит, если я план эвакуации сорву! Мне еще сухой паек получать, в пакеты раскладывать и всем родителям звонить!

— Все одно и то же твердят! Как будто наизусть выучили!

— Да, выучили. Помогите лучше бирки пришивать!

— Вот недаром я с детства учителей не люблю! — проговорил один, подхватив двоих детей на руки.

Зашли еще люди и стали брать детей на руки и убегать. За ними заглянула Людмила Васильевна.

— Я не успела бирки пришить! — покаялась я.

Она что-то промямлила и предложила тоже убегать, что я и сделала, прихватив с собой не пришитые бирки и нитки с иголкой, на улице пришью. Через пять минут весь детский сад снова сидел в уже обжитом утром скверике неподалеку.

Я совершенно искренне ревела, а все меня успокаивали и опять поили компотом. Я почти всю ночь не спала, меня Янка расстроила, теперь с утра и до вечера вожусь с маленькими детьми. Они своими неожиданными поступками уже довели меня до нервного тика за каких-то полдня. И я еще имела совесть гневить богов и ругать своих студентов! Меня за это боги и наказали. Точно! Кому-то, наверное, пообещала поставить зачет автоматом и забыла. Я уже раскаиваюсь и обещаю впредь исправиться. Да чтобы я еще хоть раз в жизни о студентах плохо подумала! Ни за что на свете! Они самые замечательные в мире! Не подготовятся к семинару? Ну и ладно, сама им что-нибудь расскажу. Не выучат заданные темы? Ничего страшного, перенервничали, бедные, учиться тяжело.

Не понимала я раньше своего счастья! Работать со студентами — самое большое счастье на земле! Их не надо кормить с ложечки, выгуливать, высаживать на горшки, пересчитывать по головам каждые пять минут и постоянно думать, не зарежут ли они друг друга прямо на лекции. Хотя с горшками я не права, моя средняя группа — уже большие дети, это малышей на горшки сажают. Но жизнь непредсказуема, доведется и с младшей группой поработать. Нет, не доведется, остановила я себя, до пятницы просто не доживу. Если своей смертью от инфаркта не помру, то застрелюсь добровольно. Пистолет поищу завтра, сегодня уже не могу. Найду обязательно или в шкафчиках, или в ящике с игрушками, или в унитазе, а не найду, так откопаю на участке, что мне стоит!

— Ты не пробовала искать что-нибудь безопасное, например деньги? — сочувствовала мне Седа Самсоновна, услужливо наливая четвертую кружку компота.

— Пробовала.

— И как?

— Плохо!

Кто ей сказал, что искать деньги безопасно? Мне однажды хватило, едва ноги унесла!

— Не плачь, все образуется.

Ага, если живая останусь!

— На меня начальство орало! И саперы! И не виноватая я, что нахожу всякую дрянь! — продолжала я реветь. Это все дети виноваты, между прочим, а не я, но какой спрос с пятилетних? А я вот она, орите на меня, люди добрые, меня мама в детстве орать в ответ не научила.

— Да, саперы были сильно недовольны, сказали, что до утра будут сад обыскивать. А на методиста с заведующей не сердись, что взять с недоразвитых. Не ты ведь эти снаряды закопала.

— Зато я откопала! Не везет мне не в деньгах, ни в работе!

— Ничего, зато в любви повезет. Станешь старше, окончишь университет, а уже когда исполнится тебе года двадцать два — двадцать три, то и любовь подоспеет!

Я после таких слов вообще зарыдала в голос. Сказать им, что мне двадцать семь? Тогда вообще решат, что конченая неудачница, жизнь прожита зря. А что, разве не так? За десятком детей уследить не могу.

Реветь мне пришлось недолго. Начали приходить родители забирать детей. Были они нервные, испуганные, а увидев на детской одежде нашивки из старой простыни с написанными маркером анкетными данными, впадали в тихий ужас. Бабушку Димы и Вадима вообще пришлось отпаивать остатками компота. Родители прижимали к себе детей, словно год не виделись, и разговаривать со мной не стремились. Поскольку поговорить с ними мне надо было очень-очень, то пришлось привязываться, улыбаться, рассказывать, что я новый воспитатель, прикидываться глупой, спрашивать, кто приведет и заберет детей завтра, кто забирал вчера, чтобы я по незнанию и из-за плохой памяти не отдала детей чужим дядям и тетям. На память не жалуюсь, но говорить-то что-то надо.

— Папа, это новая воспитательница Миля Никсовна! — едва завидев своего папу, закричала Катя Агафонова.

— Кто?!

— Нет, то есть Мика Никишевна!