Валентен Мюссо - Холод пепла

Из-за облаков на минуту выглянуло солнце. Сегодня погода будет переменчивой. Алиса сложила газету вчетверо и опустила ее на дно мусорного ведра под раковиной, словно пытаясь прогнать реальность, терпеть которую у нее больше не было сил.

Глава 23

На Анну неожиданно напал человек в капюшоне, когда она открывала дверь.

К сожалению, Офелия, девушка, с которой она вместе снимала квартиру, еще не вернулась. Вероятно, незнакомец поджидал Анну, спрятавшись на лестничной площадке. Он втолкнул мою сестру в квартиру, повалил на пол и стал пинать ногами. Он также несколько раз ударил ее по лицу. Хотя в подобных обстоятельствах понятие времени становится весьма относительным, Анна утверждала, что весь этот кошмар длился одну-две минуты.

Когда в больнице я увидел свою сестру, то с трудом сдержал слезы: за эту неделю я плакал больше, чем за последние двадцать лет. Нападавший сломал Анне нос. Под глазами и на правой щеке виднелись фиолетовые синяки и кровоподтеки. Ее прелестное личико с тонкими чертами превратилось в воспоминание.

Врач, с которым я разговаривал, пытался меня успокоить. С клинической точки зрения, положение Анны не было серьезным. Гораздо сложнее будет избавиться от психологической травмы, которая неизбежно появляется после нападений подобного рода. Сейчас Анна нуждалась в заботе и внимании. Врач также сказал мне, что моя сестра проведет еще одни сутки в больнице под медицинским наблюдением. Эти меры предосторожности помогут ей выдержать столь нелегкое испытание.

— Вы уверены, что ее не…

Я не мог произнести это слово.

— Нет, не волнуйтесь. Она не подверглась сексуальному насилию.

В тот вечер я почувствовал себя окончательно выбитым из колеи. Я не только не сумел помочь своей сестре, когда она в этом нуждалась, но и всем своим поведением поставил ее под угрозу. Человек, напавший на Анну, ничего не украл из квартиры, не устроил погром. Список мотивов стремительно сокращался. Я нисколько не сомневался в том, что нападение на мою сестру было связано с полученными мной угрозами и расследованием, которое я вел.

В больнице дежурил полицейский. Едва очнувшись после нападения, Анна бросилась к соседям. Те сразу же вызвали полицию и «скорую помощь». К сожалению, соседи Анны были пожилыми людьми, к тому же немного глуховатыми, так что в момент самого нападения они ничем не могли ей помочь. А также не могли дать свидетельских показаний.

— Кто мог затаить злобу на вашу сестру? — спросил меня человек в форме. — Брошенный ревнивый дружок? Или кто-нибудь еще в этом роде…

Я понимал, что больше не мог молчать о событиях, происшедших за последние недели. И я рассказал полицейскому о полученных мной угрозах и об ограблении, жертвой которого я стал. Когда я сообщил ему, что не подавал жалобы, он нахмурился и посмотрел на меня так, словно в чем-то упрекал.

— Не понимаю. Вы рассказываете мне об угрозах. Значит, вы думаете, что у вас есть враги?

Я старался как можно лаконичнее и доходчивее рассказать ему об открытиях, сделанных мной, и об исследованиях Элоизы. Думаю, что я окончательно сбил полицейского с толку, когда произнес слова «нацистский родильный дом».

— Послушайте, — смущенно прервал он меня. — Я пришел сюда только для того, чтобы взять показания у вашей сестры. Эта история кажется мне слишком сложной. Прошу вас прийти завтра в комиссариат, чтобы уточнить все обстоятельства.

— Разумеется. Думаю, все окажется гораздо проще.

Я наивно спросил, не получит ли Анна право, по крайней мере на этот вечер, на полицейскую защиту.

— Мне очень жаль, но каждый час во Франции совершается около пятидесяти разбойных нападений. Как вы сами понимаете, полиция не может предоставить персональную защиту всем жертвам.

Я хотел остаться на ночь с Анной, но она находилась под действием сильных успокоительных средств, и мне разрешили провести с ней только четверть часа.

— Не волнуйтесь, мы проследим за ней, — сказала мне медсестра, сочувственно улыбаясь.

В палате я обхватил маленькую кисть своей сестры, сжавшуюся, как у больной птички, и с ужасом смотрел на изуродованное лицо. Я всегда был миролюбивым человеком, но сейчас понимал тех, кто лично мстил обидчикам, объявляя им настоящую вендетту. Возможно, я тоже голыми руками убил бы напавшего на Анну, если бы в этот самый момент столкнулся с ним.

— Обещаю, сестренка, с этой самой минуты я буду заботиться о тебе.

Конечно, она не слышала меня, заснув от усталости и снотворных. Я поклялся себе, что эти слова не были просто благими намерениями.

В начале одиннадцатого я позвонил в дверь Элоизы. По моему расстроенному лицу она поняла, что произошло что-то серьезное. Я рассказал ей о нападении на Анну, упомянув о карточке со свастикой, которую нашел среди своей корреспонденции.

— Это ужасно, Орельен. Дело зашло слишком далеко. Надо обо всем рассказать полиции.

— Я уже рассказал, правда, частично. Завтра я пойду в комиссариат и объясню им все подробно. Но уже сейчас я могу заверить тебя, что они ничего не поймут. Полицейский, с которым я разговаривал в больнице, в лучшем случае принял меня за чудака, в худшем — за типа, которому есть что скрывать.

— Но кто мог отважиться на такое? Кто готов совершить преступление, чтобы сохранить в тайне события, происходившие более пятидесяти лет назад?

— Тот, кто стремится скрыть гораздо больше, чем мы думаем.

— Ты по-прежнему считаешь, что этот Долабелла…

— Я ничего не считаю. Но я хочу, чтобы с этой минуты ты была очень осторожна и не делала ничего такого, что могло бы кого-нибудь навести на мысль о том, что ты занимаешься лебенсборнами.

Элоиза испуганно посмотрела на меня.

— Но, Орельен, это тема моей диссертации! Неужели ты хочешь, чтобы я все бросила?

— Не знаю. Но сейчас ограничься работой с книгами. Сиди в библиотеке Сорбонны. Думаю, там ты ничем не рискуешь.

— Не уверена. Ты читал «Имя розы»?

— Я говорю серьезно, Элоиза. Думаю, кто-то пристально следит за нами с самого начала всей этой истории. Этот человек знает, что на прошлой неделе мы ездили в Сернанкур и разговаривали с Пьером Мерсье. И поэтому больше никаких посещений бывших лебенсборнов, никаких расспросов возможных свидетелей… И вот тебе мой совет: отдай мне видеокассету. Я сделаю еще одну копию и спрячу ее в надежном месте.

Элоиза направилась к бару.

— Хочешь выпить? Отец прислал мне бутылочку макона.

— Почему бы и нет? Думаю, сейчас мне это необходимо…

Взяв стаканы, мы сели на диван. Комнату заливал слабый свет торшера. Мы хотели забыть о событиях последних дней. Элоиза стала рассказывать мне о своем деревенском детстве, которое провела на ферме своих родителей, о бабушке — целительнице, лечившей ревматизм и артрозы, о первой любви по имени Тристан, который был красив, как молодой полубог, но совсем не умел целоваться…