Валентен Мюссо - Холод пепла

Несмотря на слабое освещение, Эли Вейл оторопел, разглядев растерянные, отрешенные лица трех мужчин, стоявших перед ним. Тот, кто говорил, был на голову выше остальных. Его звали Адамом Рыбаком. Эли встречался с ним только один раз неделю назад. Других он никогда не видел.

— Это Даниэль и Гжегош…

Они были намного моложе Адама. На взгляд Эли определил, что эти люди примерно такого же возраста, что и Рашель. Они были одеты в темные шерстяные длинные пальто, из-под которых виднелись помятые брюки.

Эли обменялся с пришедшими короткими, но сердечными рукопожатиями.

— Но ведь вы должны были прийти вчетвером?

Взгляд Адама затуманился.

— Юрек не явился на назначенную встречу.

— Что с ним случилось?

— Нам ничего не известно. Мы договорились встретиться ровно в десять часов. Мы ждали его более получаса.

— Сейчас нет и одиннадцати. Почему вы не подождали его чуть дольше?

— Это слишком опасно. Полчаса, как мы и договорились. Понимаете, если арестуют одного из нас…

— Понимаю. Есть ли вероятность, что он еще придет сюда?

— Это невозможно, — резко ответил Адам. — Ради вашей безопасности, да и нашей тоже, только я знал ваш адрес.

— Где он жил в последнее время?

— Он жил в Бельвиле, у одной снисходительной содержательницы меблированных комнат. Но это место ненадежное.

— А разве есть сейчас в Париже место, надежное для еврея?

Адам сокрушенно кивнул головой. Трое мужчин, смущенные и немного настороженные, стояли в центре комнаты, засунув руки в карманы.

— Ну что ж, снимайте пальто, — сказал Эли, желая их немного приободрить. — Отныне чувствуйте себя здесь как дома. Вы, наверно, умираете от голода?

В кухне Эли благожелательно смотрел на своих гостей, молча евших скромный ужин, который он им приготовил.

— Мне очень жаль, но ничего другого я вам предложить не могу.

— Да вы шутите! Это настоящий пир по сравнению с тем, чем мы обычно питались, — возразил Адам и впервые улыбнулся, обнажив два налезающих друг на друга зуба.

Присутствие трех поляков, нарушивших его ежедневное одиночество, явилось для Эли настоящим утешением. Рашель ушла три месяца назад, оставив в квартире безмерную пустоту. Весточки от нее приходили редко, однако они обнадеживали. В любом случае Эли понимал, что он должен свести до минимума общение с дочерью. Странно, но с тех пор как Эли убедился в том, что Рашель находится в безопасности, он больше не испытывал страха за собственную судьбу, хотя летом 1941 года обстановка в Париже резко ухудшилась.

Вступление в войну Советского Союза и отчаянное сопротивление русских сначала вселили в Эли определенные надежды. Впервые он мог рассчитывать на поражение Германии и победу Англии. Но надежды вскоре рухнули. Во Франции начались гонения на коммунистов, что послужило предлогом для первой облавы на французских евреев. В конце августа брат Эли Симон чудом избежал ареста. Трех его соседей увели полицейские, которые, вооружившись списками, составленными префектурой, буквально прочесали улицы Одиннадцатого округа, а затем и прилегавшие к нему кварталы. До Эли дошли слухи, что за три дня были арестованы четыре тысячи евреев, которых затем отправили в Дранси. В начале сентября последовали новые аресты. Многие евреи боялись выходить из дома, опасаясь, что их арестуют в кафе или в других общественных местах. И даже когда наступил тишрей, синагоги были полупустыми. Все дрожали от страха.

Тогда Эли понял, что обратной дороги нет. Его самые худшие опасения подтвердились. Как ни странно, но чем ближе становилась угроза ареста, тем отчетливее он понимал, что должен прийти на помощь тем, кто оказался в еще худшей ситуации, чем он. Опасность пробудила в Эли безрассудную смелость, которая раньше никогда не была ему свойственна.

Через одного из своих пациентов он вышел на Адама Рыбака, польского еврея, уроженца Кракова, который сумел спастись от ареста в мае 1941 года и теперь постоянно менял убежища. Не осознавая до конца последствия, к которым может привести его инициатива, Эли решил приютить Рыбака, а также трех его соотечественников в своей большой квартире, опустевшей после отъезда Рашель. И ни о чем не жалел.

Сидя за кухонным столом, мужчины заканчивали ужинать. Они по-прежнему молчали. Наконец Адам заговорил:

— Мы понимаем, чем вы рискуете из-за нас, Эли. Как мы можем вас отблагодарить?

Эли покачал головой.

— Я рискую не больше, чем вы, Адам. Полагаю, они намерены арестовать всех евреев, живущих во Франции, не обращая внимания на гражданство. Теперь мы в одной лодке.

Все четверо обменялись пристальными взглядами, черпая друг в друге поддержку. Они еще не знали, что отныне навсегда связали свои судьбы.

Глава 27

Алиса… Что ей было известно обо всей этой истории?

Алиса встретила Абуэло только в середине 1970-х годов. Однако вполне возможно, что он рассказал ей о своей работе в лебенсборне Сернанкура. С другой стороны, если она знала о существовании фильма, то почему попросила меня рассортировать бобины, понимая, что в конце концов я непременно найду его? Был ли мой дед «среди частных лиц, оказывавших щедрую помощь» досуговому центру для детей-инвалидов, чтобы искупить свою вину и участие в евгенистической программе нацистов? Весь вечер мы с Элоизой терялись в догадках.

На следующий день после занятий, окончившихся в тринадцать часов, я сразу же направился в агентство по прокату автомобилей. Я ехал быстро, очень быстро и уже через полтора часа был в Арвильере.

Небо покрылось тяжелыми тучами, предвещавшими грозу. Дом выглядел грустным. Я вошел, не позвонив. Никого. Коридор казался обветшалым. Ковровые покрытия отсырели, вздулись и местами отклеились. Впервые я почувствовал себя здесь чужаком.

Я старался не шуметь, но наверху лестницы неожиданно появилась Алиса. Возможно, она услышала, как к дому подъехала машина.

— Орельен, что ты здесь делаешь?

Я никогда не приезжал в Арвильер неожиданно, да еще в середине недели.

— Здравствуй, Алиса.

— Чья это машина там, на аллее?

— Я взял ее напрокат.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказала Алиса, спускаясь по лестнице. — Что произошло?

Алиса шла неуверенной походкой. Казалось, что озабоченное выражение лица состарило ее на несколько лет.

— Мне надо с тобой поговорить.

— По поводу твоей сестры?

Я отрицательно покачал головой.

— Пойдем в кухню, — продолжила она. — Это единственная комната в доме, еще не потерявшая жилой вид.

Я сел за широкий дубовый стол, вокруг которого мы так часто собирались и трапезничали. Я вновь увидел всех нас: Абуэло, Алису, Анну… Мои три «А». Мы были очень странной семьей…

Как всегда, Алиса засуетилась.

— Хочешь чаю? Или шоколад?