Валентен Мюссо - Холод пепла

Вот уже три дня, как я не встаю с постели. Жанна порой составляет мне компанию, но должна сказать, что теперь у нас с ней не такие хорошие отношения, как прежде. Жанна оказалась эгоисткой, которую совершенно не волнует то, что происходит за пределами этого проклятого родильного дома.

У меня много времени, чтобы придумать имя своему ребенку. Не знаю, позволят ли мне назвать его так, как я хочу, но это не важно… Как только я выйду из родильного дома, я […]

Глава 28

Сернанкур, октябрь 1941 года

— Доктор, можно с вами поговорить?

Анри Коше положил ребенка в кроватку и взглянул на медсестру, появившуюся так внезапно. Она явно была взволнована, хоть и пыталась это скрыть.

— Я буду в вашем распоряжении через минуту, Николь. Вот только закончу с Вальтером.

Врач написал несколько слов в своем блокноте и повернулся к Жаклине, молодой кормилице, сопровождавшей его при ежедневном обходе новорожденных. Он научился понимать Николь и легко догадался, что она хочет поговорить наедине.

— Жаклина, будьте добры, сходите в аптеку на втором этаже и проверьте, достаточно ли у нас витаминных растворов. Если я не ошибаюсь, мы получали их в этом месяце.

— Хорошо, доктор, — ответила молодая женщина, выходя из комнаты.

Детское отделение было самым спокойным местом в родильном доме. Немцы решили, что для новорожденных лучше всего подходит бывший зал для игры на бильярде, примыкающий к маленькой гостиной. Это была теплая комната с лакированным паркетом. Из широких окон открывался прекрасный вид на парк. В ряд стояли пятнадцать кроваток с белыми пологами.

— Как он, доктор? — спросила Николь, глядя на маленького Вальтера, который беспокойно заметался.

— Лучше, намного лучше. У него нет ни высокой температуры, ни кашля. К сожалению, на следующей неделе Вальтер покинет нас.

— Как это «покинет нас»?

— Он едет в Берлин, где его усыновят.

— Усыновят? — словно эхо, переспросила Николь. — Но кто?

— Его родной отец.

Николь Браше застыла в недоумении.

— Отец Вальтера, — продолжал доктор, — высокопоставленный эсэсовец. У него уже есть двое законных детей, но его жена, судя по всему, не может еще раз забеременеть. А Гиммлер приказал всем женатым эсэсовцам иметь минимум четырех детей. Так вот, этот мужчина вступил во внебрачную связь с Идой, нашей молодой пансионеркой-немкой. Вы прекрасно понимаете, почему нацисты отправили ее рожать во Францию… Они с самого начала договорились, что этот эсэсовец и его жена усыновят ребенка, когда он появится на свет.

— Не понимаю. Вы хотите сказать, что эта женщина знала о том, чем занимается ее муж?

— Разумеется. Нацисты поощряют женатых мужчин содействовать повышению уровня рождаемости вне брачных уз. Полагаю, она считает честью подарить фюреру как можно больше детей, пусть даже не родных.

— Но это ужасно! — возмутилась Николь. — И мы ничего не можем сделать, чтобы помешать этому?

— Абсолютно ничего. Мы не заинтересованы в том, чтобы демонстрировать свое несогласие. Мы с самого начала знали, что дети немецких матерей нас покинут. Что касается остальных, мадам Гильермо сделает все возможное, чтобы вырвать их из рук нацистов. Хотя это будет нелегко.

Николь Браше помолчала несколько секунд, пытаясь осознать смысл слов доктора. Она почти забыла, для чего пришла в детское отделение.

— Так о чем вы хотели поговорить со мной, Николь?

— Ах да… Я пришла из-за Рашель…

Анри Коше испуганно оглянулся.

— Никогда не произносите это имя здесь. Даже когда мы одни, вы должны называть ее Ивонной.

— Прошу прощения, доктор. Не знаю, что на меня нашло. Я застала… Ивонну пишущей…

— Пишущей? Но что она пишет? — спросил доктор, нахмурившись.

— Она ведет нечто вроде личного дневника. Я вошла в ее комнату и увидела, как она прячет стопку листов бумаги под одеяло.

— Надеюсь, вы отобрали их у нее?

— Да, не теряя ни секунды.

— И давно она ведет этот дневник?

— С момента своего приезда в родильный дом.

Анри Коше пришел в замешательство.

— Вы читали его?

— Я быстро пробежала его глазами.

— И что?

— Если бы этот дневник попал в другие руки, разразилась бы настоящая катастрофа. Для нее, разумеется, но и для нас тоже.

— Черт возьми, о чем она думает? Впрочем, вряд ли стоит читать ей нотации… Куда вы дели дневник?

— Я унесла его к себе и спрятала в надежном месте. Я решила сразу же поставить вас в известность.

— Вы правильно поступили. Но как ей удавалось прятать дневник в течение пяти месяцев? После ее приезда Кирхберг по крайней мере три раза обыскивала все комнаты.

— Эта девушка очень хитрая. Она прятала дневник в двойном дне шкафа.

— Кирхберг тоже не простушка. Она подмечает малейшие детали, и я думаю, что она на дух не переносит Ивонну.

— Вы полагаете, что у нее появились сомнения?

— Нет. Но любой подозрительный поступок может заставить ее насторожиться. Как вы думаете, кто-нибудь еще знает о дневнике? Например, Жанна, соседка Ивонны по комнате?

— Ивонна уверяла меня, что была очень осторожной и писала только тогда, когда оставалась в комнате одна. Еще она сказала, что Жанна поглощена собой и не замечает, что происходит вокруг.

Анри Коше попытался быстро оценить ситуацию.

— Хорошо. Я сейчас пойду к Ивонне и поговорю с ней…

— Не будьте слишком строги с ней, я ее уже отчитала.

— Николь, я вам уже говорил, что вы слишком сентиментальны по отношению к Ивонне. Если сегодня мы не будем с ней строги, завтра строгость проявят другие, причем для них любые способы будут хороши. В полдень, до обеда, вы принесете мне этот дневник, чтобы я смог спрятать его как можно дальше от родильного дома.

Маленький Вальтер громко заплакал. Николь тут же наклонилась над его кроваткой. Вальтер метался, его лицо стало пунцовым. Николь нежно взяла его на руки и принялась качать. Ребенок вскоре замолчал.

— Полагаю, сейчас ему нужен покой, — сказал доктор Коше. — Мы слишком шумим.

— Этот ребенок нуждается в ласке, — возразила Николь. — Не понимаю, почему нежность по отношению к детям считается здесь преступлением.

Николь знала, о чем говорит. С первого взгляда было ясно, что она, несмотря на молодость, имела большой опыт общения с детьми.

— Есть новости от отца Ивонны? — шепотом произнес она. — Она каждый день спрашивает об этом.

— По словам мадам Гильермо, для него все складывается не так уж плохо. Если он будет вести себя осторожно, думаю, ему ничего не грозит. В данный момент репрессивная политика Виши обходит его стороной.

Анри Коше предпочел умолчать о том, что несколько дней назад в Париже были взорваны синагоги. К счастью, обошлось без жертв. Доктор боялся, что Николь не сумеет удержать язык за зубами и напрасно испугает Рашель. Понизив голос и убедившись в том, что они по-прежнему одни в комнате, он добавил: