Елена Яковлева - По правилам корриды

Ему повезло: особа, обиженная семейством Андриевских, не относилась к разряду излишне подозрительных.

— Чем тут поможешь? — шмыгнула она носом. — Дочку в психушку запрятали, а сами радуются…

— Что вы говорите! — сокрушенно покачал головой Шатохин.

А обтерханная бабенка, словно только и ждала его притворного сочувствия, с такой готовностью стала изливать на Шатохина свои материнские горести:

— Я женщина больная, на инвалидности, на дочку надеялась, а тут такое… Она, Юлечка, мне помогала, переводы присылала, только в прошлом месяце задержка вышла. Думаю, может, что случилось, и точно, заболела она, в психбольнице, зять сказал… А я, как же я теперь, на кого мне надеяться?

— Печальная история, — зацокал языком Шатохин, поддерживая убитую горем мать-инвалидку под локоток, чтобы она ненароком не влетела в лужу. С координацией у бедняги явно не все в порядке, походка шаткая.

— Горе, горе-то какое, — продолжала причитать женщина, похоже, растроганная его отзывчивостью. — На душе тоска, такая тоска… — И вдруг посмотрела на Шатохина как-то по другому, оценивающе, что ли? — А ты, мил человек, видать, добрый… Не одолжил бы инвалидке на лекарства?

Шатохин от неожиданности слегка растерялся, на чем едва не погорел.

— То есть… В каком смысле?..

Но эти красноватые глаза в морщинах, забитых размазанной тушью для ресниц, будто выплаканные… Господи, как же он сразу не догадался!

— Понял, — тут же кивнул он, — мне и самому надо бы полечиться. Тут рядом есть очень уютное заведение… — С этими словами он уже вполне по-свойски сцапал ее под локоть и развернул в нужном направлении.

Основным достоинством маленькой закусочной, в которую Шатохин доставил мать Юлии Андриевской (в этом он уже не сомневался), было ее удобное местоположение — у метро. К слову сказать, кое-какой уют, вроде буйно вьющихся лоз синтетической растительности на стенах, там тоже наличествовал. Что до посетителей, то их было негусто, что вполне устраивало Шатохина: два мужичка командированного вида потягивали пивко у стойки возле окна да бомжеватый старикан жадно поглощал не доеденные кем-то бутерброды. Старикана, впрочем, тут же шуганула дебелая тетка в красном переднике и такой же наколке, то ли хозяйка заведения, то ли официантка.

Женщину Шатохин заботливо усадил за столик, а сам подкатился к «красной наколке», которая охотно посвятила его в тонкости здешнего меню. Шатохин почесал затылок и взял две порции люля-кебаба, стопку бутербродов с рыбой и — после некоторых колебаний — бутылку красного крепленого вина. На водку он почему-то не решился.

— Хорошее вино, — похвалила мать-инвалидка, хватив одним глотком сразу полстакана, и, повернув к себе бутылку, подробно и вдумчиво изучила наклеенную на ней этикетку.

— Рад, что вам понравилось. — Успевший с утра проголодаться Шатохин налег на закуску. — Да вы кушайте, кушайте…

Тем временем его гостья вдруг ни с того ни с сего вздумала застесняться:

— Ой, как мне неудобно, право… Что вы обо мне подумаете…

— Не переживайте, — махнул рукой Шатохин, спешно прожевывая кусок бутерброда. — Разве я не понимаю, что человек в беде? Сам бывал в разных ситуациях, так что…

Убитая горем мать с готовностью приняла его незамысловатое объяснение, допила свой стакан и — чего уж Шатохин совсем не ожидал — принялась с ним кокетничать.

— Если бы вы знали, до чего приятно видеть такую заботу со стороны мужчины… — Она многозначительно опустила глазки и старательно прикрыла ладошкой щербатый рот, как будто он еще не успел оценить его по достоинству.

Пока Шатохин лихорадочно соображал, как бы так похитрее, дабы не обидеть свою визави, перевести разговор на сугубо информативные рельсы, женщина последовательно развивала свою тему:

— С этим мне всегда не везло, знаете ли… Замуж вышла рано, совсем романтической девочкой, ну, вы понимаете, а муж оказался… Ну, в общем, у него на уме были одни экспедиции, а для нас с дочкой — никакого дела. Я билась прямо как рыба об лед, помощи никакой… Отдала Юлю в детдом. Временно. А что мне было делать? Так он меня потом этим упрекал, подал на развод, хотел даже дочку забрать, но ничего у него не вышло… Разбился он на самолете, в экспедиции этой своей… Потом тоже мужчины попадались, с интересом, но такого, чтобы заботился, обеспечивал…

— Но ведь дочка вам потом помогала? — Шатохин наконец созрел для того, чтобы встрять в этот затянувшийся монолог.

— Да, Юлечка помогала, — уныло клюнула она носом в стакан, — посылала мне переводы. Не подумайте, что уж очень большие деньги, но все-таки это было подспорье, а теперь вот, теперь я всего лишилась…

— И давно она заболела?

— Кто? — Глазки у нее стали слезливо-пьяненькими. Быстро, однако.

— Да дочь ваша, — напомнил Шатохин.

— Она… Она… — Похоже, этот вопрос застал любящую мать врасплох. — Я точно не знаю…

— Может, она вам что-нибудь писала перед этим? — неустанно ковал горячее железо Шатохин.

Мать сокрушенно вздохнула:

— Честно сказать, мы с ней не переписывались. Сначала ей муж запрещал, ну, первый, художник — он меня здорово невзлюбил, — потом… Я думаю, второй-то не лучше, а она и деньги, поди, тайком посылала.

Женщина взяла тайм-аут, чтобы отхлебнуть вина, а Шатохин воспользовался случаем, чтобы в лишний очередной раз продемонстрировать «искреннее» сопереживание.

— Да-а, тяжелый случай… — многозначительно протянул он.

— Не то слово, — с готовностью подхватила непутевая мамаша Юлии Андриевской и внезапно перешла на громкий шепот: — А я тут переговорила с одним человеком, он бывший юрист, ну, разжаловали его за что-то. Так он сказал, можно вроде опекунство оформить, я же мать как-никак…

Шатохин изобразил глубокую задумчивость:

— А как же муж? Я так понял, что у вашей дочери муж есть?

— В том-то и дело, — сникла мамаша. — А еще есть дочка первого мужа-художника, а она хоть и молодая, но у-уш-лая… Сказала, мы таких юристов наймем, что тебя засудят. Так что осталась я одна как перст, никому не нужная… — Женщина снова красноречиво стрельнула глазками в Шатохина, и этот взгляд ему совсем не понравился.

— И все-таки зря вы убиваетесь раньше времени. — Он упорно гнул свою линию, не обращая внимания на ее авансы. — Бог даст, дочка ваша выздоровеет, и все пойдет по-прежнему.

— Нет, не пойдет. Во-первых, зять намекнул, что у нее там все очень серьезно, а во-вторых… Ну, вы же знаете, в нашей стране от таких болезней не выздоравливают никогда. — Признаться, мысль она высказала более чем трезвую, хотя и пьяненьким голоском.

— Ну а вы-то сами свою дочку видели? — допытывался Шатохин. — Как она?

— Да где же… Адрес у меня есть, но, говорят, проведывать ее нельзя. Не пустят все равно, дескать. — Женщина полезла в старую вытертую сумочку и достала какую-то измятую бумажку. — Вот… Вечеркинская психиатрическая больница, где такая, без понятия… Мол, за городом, там очень хорошо, природа, покой, а ты туда, старая, не суйся…