Клара Санчес - Украденная дочь

Мне было девятнадцать лет. Глядя на выражение лица этой девушки, я поймала себя на том, что мне кажется, будто по своему жизненному опыту она старше меня лет на пятьдесят.

Моя жизнь всегда была легкой. Легкой? Нет, легкой я ее, пожалуй, не считала. Я все свое детство всячески старалась не вызвать чем-нибудь неудовольствие у Лили и у своей мамы, думала о них больше, чем о себе, стремилась не нарываться в очередной раз на фразу «Ты не знаешь, что я для тебя сделала». Однако я даже понятия не имела, как живут другие люди. Я была абсолютно уверена в том, что жизнь у всех людей одинаковая.

— Сегодня ты вышла раньше.

Я пожала плечами, отнюдь не видя для себя оснований в чем-то отчитываться. Я сидела и наслаждалась курением. Подражая Анне, я не стряхивала пепел с сигареты, и это привлекло внимание моей собеседницы. Меня и саму очень сильно раздражало, когда я видела столбик из пепла между пальцев Анны.

— Не думай, что я только тем и занимаюсь, что шпионю за тобой, — сказала моя собеседница. — Я просто шла мимо обувного магазина и, не увидев тебя там, предположила, что ты здесь.

— Случайность, — сказала я. — У тебя не было никаких оснований это предполагать. Ты ничего не знаешь о моей жизни.

— Случайностей не бывает. Для всего имеется своя причина, но мы просто почти никогда не можем ее понять.

— А какова причина того, что ты сейчас находишься здесь? И того, что ты меня преследуешь? Того, что ты не оставляешь меня в покое?

— Если я тебя раздражаю, я уйду. Не хочу, чтобы ты меня боялась. Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — ответила я.

— Я так и знала. Мне — семнадцать. Меня зовут Вероника. — Она посмотрела на меня с неприятной настырностью. — В глубине души мне очень больно делать то, что я собираюсь сделать. Я понимаю, что у тебя своя жизнь и что ты хорошая девушка, и я не знаю, имею ли право вырывать тебя из этой твоей жизни. Все зависит от того, насколько ты боишься правды. Ты еще можешь выбрать, я даю тебе такую возможность.

— Могу выбрать? Выбрать что?

— Либо правду, либо ложь. Иногда случается так, что толика правды и толика лжи сливаются настолько, что их почти невозможно отделить друг от друга. Однако бывает и так, что нужно выбирать одно из двух — либо правду, либо ложь.

Произнеся эти слова, она заказала себе еще пива, подняв правую руку — ту, на один из пальцев которой был надет перстень и в которой она держала сигарету. Вторая ее рука была закинута за спинку стула.

Я сидела с выпрямленной спиной, скрестив ноги, поставив локти на стол слева и справа от чашки и соединив ладони под подбородком. Моя собеседница немного нервничала. Я держалась спокойно, выжидающе и старалась выглядеть раскованной. Думаю, я вела бы себя совсем по-другому, если бы предчувствовала, что, сидя на этом стуле и за этим столом, услышу что-то такое, что, можно сказать, взорвет мне мозги. Мир, в котором я жила, вот-вот должен был рухнуть, а я вела себя спокойно.

— Что тебе обо мне известно, Вероника?

Услышав, что я назвала ее по имени, она обхватила колени руками.

— Мало. Может, даже меньше, чем я предполагаю. Но то, что я о тебе знаю, мучило меня всю жизнь.

Мне стало окончательно ясно: передо мной сидит сумасшедшая. Мне вспомнилось, что в каком-то литературном произведении фигурирует персонаж «сумасшедшая Вероника», и я подумала, что это имя ей очень даже подходит. Мне вдруг стало страшно: а если события начнут развиваться так, что Лили обо всем узнает и обвинит меня в бесчестности? Она упрекнет меня тысячу раз, не меньше. Однако мне уже надоело ее чрезмерно подозрительное отношение к людям, оказывающимся рядом со мной. Я признавала, что она жертвовала собой ради меня, работая без отдыха в нашем магазине и выполняя мои капризы. Например, когда я училась в школе, то как-то раз заявила, что не буду обедать в школьной столовой. Лили тогда решила в очередной раз пожертвовать собой: она стала приезжать в полдень, увозить меня домой, там кормить обедом и снова отвозить в школу. Отнюдь не все бабушки в мире делают нечто подобное. Кроме того, я была болезненной девочкой, подхватывавшей все вирусы, какие только имелись вокруг. У меня то и дело поднималась температура, мне приходилось проводить много времени в постели. Мама не могла кормить меня грудью, потому что молоко у нее было плохим, и ей приходилось кормить меня из бутылочки. Лили потом, насколько я помню, постоянно сокрушалась по поводу того, что у меня не выработался надлежащий иммунитет. Поэтому неудивительно, что она продолжала относиться ко мне как к маленькой девочке. Она попросту не успевала трансформировать свое отношение ко мне по мере того, как трансформировалась — то есть росла — я. Она продолжала стращать меня тем, что никому нельзя доверять, и то и дело твердила, что на свете есть только два человека, которые меня по-настоящему любят и которые не подведут меня ни при каких обстоятельствах, — это она сама и мама. Она не осознавала, что психологически угнетает меня, иногда доводя до отчаяния. Я предпочла бы, чтобы она меньше жертвовала собой ради меня и оставила меня в покое, однако в глубине души я ее понимала, а потому считала своим долгом отделять самое главное от ее «перегибов». Самое худшее в бабушках и мамах — это то, что их невозможно выкинуть из своего сердца.

— На твоем месте я подумала бы обо мне черт знает что. Меня удивляет, что ты стала меня слушать и пошла со мной в этот бар.

Она говорила фразами, в которых был заложен двойной смысл — то, что понял бы кто угодно, и то, что понимала только я. Ее последняя реплика означала: раз уж ты пришла со мной в этот бар, то теперь ты от меня не отделаешься.

По правде говоря, эта странная Вероника привнесла в мою жизнь некую новизну. Она одновременно интриговала и забавляла меня. Она была таинственной личностью, которая очень интересовалась мной и которая обо мне что-то знала. Вполне возможно, что причиной тому была Кэрол, которая появлялась на экранах телевизоров почти каждую неделю и у которой уже даже имелся клуб поклонников. Да, Кэрол вполне могла быть ключом к разгадке этой тайны. Возможно, Вероника узнала, что я — двоюродная сестра этой актрисы, и решила, что самый лучший способ с ней познакомиться — это через меня.

— Ты знаешь Кэрол Лариос? — напрямик спросила я.

— Кэрол… Как ее фамилия? — сказала в ответ Вероника, проводя ладонями по лицу — как будто хотела стащить со своего мысленного взора занавеску и вспомнить.

Что бы подумал и как бы поступил на моем месте какой-нибудь другой человек? Невозможно знать, не зная, — можно только предполагать, догадываться, воображать себе что-то. Мне всегда говорили, что у меня богатое воображение, потому что я придумывала разные истории и описывала в них события и персонажей довольно хорошо. Впрочем, мне когда-то также говорили, что у меня талант балерины… Но если у меня и вправду богатое воображение, оно должно помочь мне догадаться, какие намерения у Вероники и почему она так ко мне цепляется.