Марина Серова - Комплекс Наполеона

Санкт-Петербург я знала достаточно хорошо. Мне не раз приходилось бывать в этом городе, и, надо сказать, он всегда производил на меня благоприятное впечатление. Да что там скрывать, я всегда любила Питер. Некоторое время я даже позволила себе просто поездить, поколесить по его улицам, глядя на старинные и современные дома, памятники архитектуры, и предаться ностальгическому настроению. Но это продлилось недолго: все-таки я четко понимала, что приехала сюда по работе, а не, увы, с развлекательной целью.

Мне даже вспомнилось, как пару лет назад один мой знакомый, уроженец Питера, пригласил меня к себе в гости. Работы у меня тогда не было, и я охотно согласилась. Это были незабываемые две недели! Мы обошли весь Эрмитаж, побывали и в Павловске, и в Петродворце, и просто гуляли по берегам Невы, любуясь белыми ночами… Все было окутано такой атмосферой романтики, что казалось, нигде на свете нет ни грязи, ни лжи, ни предательства… Ни уж тем более таких ужасов, с которыми мне приходится сталкиваться по профессии. Я тогда, грешным делом, даже подумала: эх, брошу к чертям свою гнилую работу, выйду замуж за этого мальчика, нарожаю ему детей и навсегда останусь с ним в Питере. И, как говорится, жили они долго и счастливо, и… Ну, дальше вы знаете.

Две недели прошли, и мы прощались на вокзале, чуть не плача, держались за руки и давали обещания встретиться ровно через месяц. Навсегда. И даже я, повидавшая достаточно всего в своей жизни, ощущала себя тогда по-настоящему влюбленной.

Дома я обзвонила всех знакомых и, смеясь, сообщила, что выхожу замуж. А всем клиентам, звонившим по вопросам моей работы, радостно отвечала, что покончила с карьерой частного детектива и уезжаю из Тарасова навсегда. Одним словом, была типичной влюбленной дурочкой. Пусть дурочкой, но такой счастливой…

Может быть, именно тогда я и была сама собой, истинной Таней Ивановой — наивной, доброй, готовой на счастливую семейную жизнь, которой так опасалась всегда?

А потом мне предложили дело, от которого я тоже отказалась, но которое завертелось так, что я волей-неволей оказалась в него вовлечена. Потом, уже выбравшись из этой передряги, я вспомнила своего любимого, позвонить которому у меня за время всей катавасии просто не было возможности. Позвонила, пыталась объяснить ситуацию. А он, оказывается, обиделся, по-юношески надулся и решил, что я его обманываю. Ладно, решила я, время покажет истинность наших чувств. Но время шло, сама я не напоминала о себе, а потом вдруг позвонила не кто иной, как его мама, и сообщила, что как раз сейчас ее мальчик должен выехать за границу на стажировку и что у него есть девушка, которую он любит и которая подходит ему по возрасту и воспитанию (последняя фраза была особенно подчеркнута). То есть мне дали ясно понять, чтобы я «мальчика» больше не беспокоила, хотя я и не собиралась. Мне все было ясно. Конечно, мама и папа мальчика, узнав о нашей связи, быстренько «подогнали» — то бишь подобрали ему девушку «его круга»: молоденькую, наверняка из обеспеченной семьи, домашнюю, а не такую сумасшедшую провинциальную даму (в их понимании — еще и не первой свежести), прошедшую огонь и воды, как я. Я была не в обиде на них, я все понимала. Поревела, конечно, какое-то время в подушку, досадуя больше не на них, а на свою глупость. А потом поднялась, взялась за работу, провела несколько дел подряд — и успокоилась. Работа явилась самым лучшим лекарством. Что стало потом с этим мальчиком, я не знала, хотя где-то через полгода он пару раз пытался мне звонить. Но я на одну и ту же удочку не попадаюсь. Прощай, милый, будь счастлив.

Сейчас, вспоминая все это, я невольно усмехнулась. А Питер для меня все равно остался одним из любимых городов. И сейчас я ехала сюда с удовольствием, несмотря на весьма прозаическую цель поездки.

Дом по улице Огнева я нашла довольно быстро. Обычная девятиэтажка, выстроенная во второй половине двадцатого века. Естественно, никакого намека на былое величие старинных построек, на красоту и причудливость зданий, в создании которых присутствовало именно творческое начало. Шаблон — он и есть шаблон.

Оставив машину во дворе, я поднялась на лифте до нужной мне квартиры и позвонила. Почти сразу же послышались торопливые женские шаги, и дверь открылась. При первом взгляде на меня глаза отворившей женщины чуть прищурились.

— Нам ничего не нужно, — равнодушно ответила она, приняв меня, видимо, за распространительницу «жизненно необходимых» товаров какой-нибудь компании.

— Зато мне нужно, — улыбаясь, проговорила я. — И тарасовскому суду тоже. Вы ведь Губанова Ирина Викторовна?

— Да, — с легким недоумением в голосе ответила женщина, и уверенности в ее тоне поубавилось. Она даже отступила на шаг назад. — А вы… все же по какому поводу? И при чем здесь суд?

— Вы ведь в курсе того, что сын вашего мужа от первого брака Сережа Губанов умер в детском доме? Причем, как выяснило следствие, насильственной смертью.

Следствие пока, правда, такого не выяснило. Следствием в данном случае была я. А кто я такая, Ирина Викторовна даже не спросила. То ли у нее не было сомнений, что меня официально послали тарасовские судебные инстанции, что скорее всего, то ли она растерялась, зная за собой какие-то грехи и боясь последствий их разоблачений… Так или иначе, она молча пропустила меня в квартиру. Собственно, если бы ей и потребовались документы, то на этот счет у меня всегда была при себе красная книжечка, давным-давно полученная с помощью друзей в милиции. На всякий случай.

Ирина Викторовна пригласила меня в кухню, но не стала предлагать ни кофе, ни чаю, ни коньяка с закуской, ни прочих разносолов. Да мне это было и не нужно. Я не стала тянуть время. Усевшись на табуретку, я начала излагать факты.

— Ирина Викторовна, следствию известно, что ваш муж хотел забрать к себе своего сына Сергея, оставленного матерью в детском доме три года назад. И документы, подтверждающие его право на это, были практически готовы. Но он не успел — мальчик погиб. Вы знали об этом?

Губанова присела за стол напротив меня и просто кивнула. Невысокого роста, в коротком голубом халатике, обнажавшем круглые колени, вся такая розовенькая, пухленькая и душистая, в белых кудряшках, она производила впечатление этакой наивной юной милашки, хотя, по моим представлениям, ей было где-то около тридцати. Она представляла собой полнейшую противоположность худой, замызганной Антонине. Да и вся обстановка вокруг также являла явственный контраст убогой хибаре в богом забытом Змеином овраге. Как два мира: один, из которого Владислав Губанов вовремя сбежал, другой — куда он пришвартовался и чувствовал себя в нем, видимо, весьма комфортно, если только не считать отягощавшего его душу «хвоста» в виде незавидной судьбы сына от первого брака.