Александр Знаменский - Паразиты

«Ох уж мне эта наша сверхгуманная бесплатная медицина! — неожиданно взъярился про себя Кирпич. — Залечит кого угодно до смерти, каким бы крепким здоровьем человек ни обладал. Только попадись ей в лапы! Нет уж! Надо срубить побольше деньжат и подлечиться в хорошей платной клинике».

Потом Кирпичу стали досаждать клопы, которых в этом проклятом санатории будто специально разводили. А как они кусались! Боже, как они кусались! Как бешеные собаки…

Утром Кирпич встал задолго до общего подъема и, одевшись, отправился туда, где его должен был дожидаться на машине друг-приятель по кличке Обрез, как они вчера и договаривались. На вторник у них было намечено одно очень важное мероприятие.

Кирпич прекрасно понимал, что если дело, которым они теперь занимались, не выгорит, то они с Обрезом могут запросто по новой «определиться к хозяину», что означало на блатном жаргоне снова отправиться в места заключения. Но тюрьмы он давно уже не страшился, считал ее своим родным домом, в котором он и без того провел в общей сложности четверть века.

Там, в «дому», Кирпичу все было ясно и понятно. С ним как с «весновым» — опытным осужденным — считались и сами заключенные, и даже «вода», как называли зеки всех скопом представителей администрации исправительно-трудовых учреждений.

Честно говоря, Кирпичу на воле нравилось даже меньше, чем в тюрьме. Там он всегда неплохо устраивался, а вот на воле для него творилось «не пойми чего». Здесь часто всем заправляли непотребные отморозки, которых быстро призвали бы к порядку сами авторитеты, окажись те в «босяцкой зоне», где всегда преобладали воровские понятия.

«Да эти нынешние отморозки, всерьез возомнившие себя хозяевами жизни, должны в ножки кланяться таким людям, как я, — размышлял Кирпич, трясясь теперь на заднем сиденье «Нивы». — А то ишь моду какую взяли: с авторитетами не считаться, в общак не платить. А чем зону греть тогда? За это надо карать жестоко и беспощадно».

Собственно, план «навести порядок на воле» возник у Кирпича еще во время последней его отсидки, когда он длинными студеными сибирскими вечерами лясы точил с вором в законе по кличке Карла. Тот сам хотел устроить «большой передел» на воле, но ему оставалось об этом только мечтать, поскольку сел он надолго. А вот Кирпичу светило скорое «условно-досрочное», как он сам в шутку называл будущее свое освобождение из-под стражи после десятилетней отсидки от звонка до звонка.

— Вот ты, Кирпич, всю свою жизнь растратил, парясь на нарах, — сидя в теплой каптерке и потягивая обжигающий чифирь из оловянной кружки, говорил Карла — горбатый дед с большой головой, выросшей, казалось, прямо из плеч. — А они, эти суки кудлатые, сладко спали с теплыми бабами, трескали икру с ананасами и запивали все это шампанью с коньяком. Это справедливо?

— О ком это ты гундосишь, Карла? — недоумевал Кирпич, занимавший во время последней отсидки место каптерщика в зоне.

— А ты не знаешь? Нет? Кореш, ты меня огорчаешь! Я о тех суках кудлатых, кто жирует на воле, кто жрет всякие деликатесы, пьет дорогие вина и гуляет на заморских курортах с красивыми лахудрами. А ты, Кирпич, авторитетный вор, давишься жидкой баландой, паришься на нарах и болеешь туберкулезом. Это справедливо? Несправедливо! Ты, Кирпич, должен со всеми этими суками кудлатыми поквитаться. Пусть платят отступного, если не хотят неприятностей в своей сытой и сверхобеспеченной житухе. Они же жируют за твой счет, Кирпич! А раз так, то пусть платят тебе заслуженную пенсию. Они должны толкаться в очереди к тебе на прием, умоляя принять от них «хрусты». А цены будешь диктовать ты сам!..

Эти разговоры и помогли Кирпичу найти ответ на мучивший его вопрос: чем он станет заниматься, оказавшись на воле.

«Они мне за все заплатят, эти суки кудлатые!» — твердо решил Кирпич сразу после того, как встал на ноги, выйдя из туберкулезной больницы.

О том, как отыскать первых желающих стать постоянными плательщиками «заслуженной пенсии», Кирпичу подсказал все тот же Обрез. Тот самый Обрез, с которым он скорешился еще в Восточной Сибири, где оба трудились на лесоповале. Обрезу было всего двадцать два года, но он уже имел три «ходки». Правда, все по мелочевке. Но порядок знал и воровскому закону был предан, как никто другой.

Обрез сам отыскал Кирпича, нежданно заявившись к нему в белое здание больницы, что находилось в Москве на улице Барболина, где тот лечился. Тогда-то он и сказал, что вышел на одного торговца наркотиками, который может в свою очередь, если его как следует тряхнуть, вывести на серьезную структуру. Ее-то и надо будет взять в оборот. Кирпичу это предложение пришлось по вкусу. Его устраивало то, что в оборот они возьмут именно «зеленую масть» — наркодельца, не желавшего признавать никаких норм поведения и не подчинявшегося воровским авторитетам. Впрочем, все это еще требовало проверки.

Размышления Кирпича прервала здоровенная колдобина на шоссе, которую Сифон — узкоглазый коренастый якут, сидевший за рулем «Нивы», — объехать не сумел.

— Это тебе что?! — взорвался Кирпич. — Собачья упряжка, что ли?! Разве не видишь, куда прешь?!

— Нечаяна я! — оправдываясь, ударил себя кулаком в грудь перепуганный якут. — Не я же вырыла яма…

— Поговори еще у меня! — буркнул Кирпич, которого так сильно встряхнуло на сиденье, что у него даже селезенка екнула.

— Ничего, Сифон скоро попривыкнет к нашим дорогам, — примирительно прокартавил Обрез, неизвестно где подобравший к себе в водители этого представителя малых народностей, населявших российский север. — Так-то он машину хорошо чувствует…

— Машину он чувствует! — опять буркнул Кирпич. — Ему только на оленях по тундре ездить, а не машины водить… Ты б еще, мать твою, чукчу на это место нанял… Ладно, замнем для ясности. Давай рассказывай, что узнал о наших делах.

— Удалось надыбать одного иглового. Тот еще доходяга. Не первый год ширяется, — быстро проговорил-прокартавил Обрез. — Я ему пропел Лазарем, что у меня самого ширево на исходе, а денег куры не клюют. Мол, готов за дозу любые бабки выложить. Он и раскололся. Сказал, что есть у него один «икряный гонец», у которого при себе всегда полным полна коробушка всякой всячины. Хочешь, дурь бери, хочешь, марихуану, хочешь, героин. В общем, то, что нам надо.

— И все же ты, Обрез, дурень! — не выдержав, начал собачиться Кирпич, который никак не мог простить подельнику того, что тот, не совладав с нервами, перерезал ножом горло барыге, которого они с таким трудом вычислили, захватили и привезли на недостроенную свиноферму, где и хотели развязать ему язык, выпытав все сведения о его «центровом» в наркобизнесе. — И чего ты все время за долбаный тесак хватаешься, как молодой фраер за свой «болт» при виде женской задницы в трусиках? Пора бы уже успокоиться…