Александр Знаменский - Паразиты

Жуткий предсмертный вопль разорвал благостную тишину подмосковного леса, и опять полная, даже какая-то оглушающая тишина повисла над лесистой местностью, над небольшим озером, скованным ледяным панцирем, над дорогой, занесенной снегом и недавно расчищенной снегоуборочной техникой. Только сейчас, после крика, тишина уже не показалась Гвоздю такой спокойной и умиротворяющей, как прежде. Теперь она напоминала гнетущую тишь ночного кладбища, когда не в меру разыгравшееся воображение рисует одинокому путнику в его воспаленном мозгу всяческие ужасы и всевозможные страхи.

Двух незнакомцев, вышедших из перелеска на дорогу, Гвоздь заприметил минут через десять после того самого вопля, раздавшегося именно в том месте, откуда они появились. Повинуясь собственной интуиции, Гвоздь быстро нырнул в мягкий сугроб у дороги и замер, закопавшись в снегу, словно тетерев в поисках тепла и корма. Но просидел он там недолго. Через какую-то минуту осторожно высунулся из сугроба, желая, с одной стороны, остаться незамеченным для неизвестных ему людей, с другой же — самому видеть то, что они предпримут. И он добился своего, увидев, что один из незнакомцев — высокий полноватый молодой мужчина с длинными, как у гориллы, руками и в какой-то дурацкой черной кепочке, нахлобученной на голову по самые уши, — наклонился вниз и, зачерпнув горсть снега, принялся тщательно вытирать им руки, будто пытался стереть липкую грязь с ладоней и пальцев. Второй — невысокий сутулый старик, одетый в светлый овчинный тулуп и коричневую шапку-ушанку, — помахал кому-то рукой, и тут же из-за поворота, ревя двигателем на форсированном режиме, к ним подкатила белая «Нива» и резко остановилась, натужно взвизгнув тормозами.

Гвоздь высунулся еще больше. Он заметил, что в подъехавшую машину уселся только высокий молодой мужчина в кепке. Сам же старик, попрощавшись с ним и с водителем, которого Гвоздь так толком и не разглядел, направился в ту сторону, куда шел и сам Гвоздь, — к противотуберкулезному санаторию-профилакторию, носившему красивое название «Зеленая роща».

«Нива» же, сорвавшись с места, как застоявшийся конь, промчалась мимо ненадежного снежного убежища, в котором скрывался Гвоздь, и, обдав его выхлопными газами, свернула в сторону райцентра Талдом.

«Интересное кино, — подумал Гвоздь, вылезая из сугроба и отряхивая налипший снег со своего видавшего виды демисезонного пальто, в котором он ходил уже не первую зиму за неимением более теплой верхней одежды. — Так вот идешь себе по дороге, никого не трогаешь, а тебя уже судьба-злодейка подстерегает… Хвать булыжником по мозгам — и привет родителям!»

Вообще-то Гвоздь всегда считал себя человеком невезучим и для этого имел все основания. Ему было немного за сорок, когда он впервые угодил за решетку, поругавшись с хозяином дачи, которую подрядил его охранять один давний знакомый кавказец, пользовавшийся особым доверием у Мехлиева. Гвоздя осудили «за соучастие в краже с дачи гражданина Мехлиева крупных материальных ценностей в виде валютных средств и драгоценностей на крупную сумму». По крайней мере, так значилось в уголовном деле, с которым Гвоздя, а точнее Федосеева Павла Алексеевича, ознакомили в следственном изоляторе. И это его-то, старого правдолюбца и бессребреника, обвинили в соучастии в краже!.. И кто? Мехлиев… Будто бы милицейскому следователю не известно было, что проклятый Мехлиев сам первейший вор, числившийся в уголовном мире за крупного авторитета. Он же, Гвоздь, только и сделал, что однажды сказал ему: «Хозяин, прибавил бы деньжат к зарплате, а то на жизнь не хватает. Все с каждым днем дорожает… А ты себе еще наворуешь…» За это и поплатился, поскольку в воровстве обвинили его самого. Хотя он ни сном ни духом не ведал ни о какой краже на хозяйской даче. Верно говорят в народе, что простота хуже воровства.

С тех пор Гвоздь старался не лезть в чужие дела, но не всегда у него это получалось.

Осторожно ступая, словно сапер по минному полю, Гвоздь подошел к тому месту, где еще недавно топтались двое неизвестных в ожидании машины, и сразу заметил спрессованные комки снега, окрашенные чем-то красным.

«Бог ты мой! Да это же кровь…» — подумал Гвоздь.

Боязливо оглядевшись по сторонам и не заметив ни одной живой души, он пошел к перелеску по тропинке, протоптанной незнакомцами. Вскоре он вышел к недостроенному зданию свинарника, «замороженного» строителями до лучших времен. Следы вели прямо внутрь здания. И Гвоздь хотел было сразу пройти туда, но почему-то замешкался, нерешительно остановился на пороге и глубоко задумался. Он почувствовал, что боится шагнуть под своды бетонных конструкций недостроенного здания, боится того, что увидит в одном из помещений.

«Зачем мне это надо? — уговаривал он самого себя. — Мало я себе разных неприятностей нажил из-за своего проклятого любопытства? Ведь таким, как я, невезучим, нельзя и думать о благоприятном исходе в любой афере. Стоит только втянуться — и крышка. Нет, народ мудр. Он правильно говорит, что под невезучим и дорога провалится. Это факт. Испытано на себе. Нет, не пойду я туда ни за какие коврижки. Мало у меня своих неприятностей? Вот и с зятем Василием, у которого ночевал, разругался в пух и прах. И чего я хотел ему доказать? Что он как «новый русский» просто не сможет остаться человеком честным с незапятнанной репутацией? Это и так ясно. Крупные состояния еще никто и никогда честным путем не сколачивал. Я, по крайней мере, о таких слыхом не слыхивал. А зять, вишь ты, обиделся. Сказал Светке — моей младшенькой, — чтобы ноги больше ее отца-рецидивиста, то есть меня, в его доме больше не было. Ишь какой шустрый! Впрочем, Васька еще одумается. Он человек вспыльчивый, да отходчивый. Так что с зятем мы поладим на следующие же выходные. Посидим за столом ладком, уговорим бутылочку тишком. И все будет тип-топ, как говаривают нынешние молодые. А тут дело серьезное. Кровью пахнет… Нет, не пойду я туда…»

Подумав так, Гвоздь уже совсем было хотел вернуться на дорогу, но тут будто черт его дернул, и он, на чем свет стоит проклиная себя и свое любопытство, шагнул в бетонное помещение недостроенного свинарника.

Сначала внимание Гвоздя привлекли еще не застывшие капли крови на бетонном полу. Они вели под темный деревянный навес, на котором валялись разодранные бумажные мешки из-под цемента. Заглянув под навес, Гвоздь отпрянул как ошпаренный. Ему показалось, что чьи-то выкатившиеся из орбит нечеловеческие глаза сверлят его насквозь. Но нет, эти глаза не могли ничего видеть, поскольку уже остекленели.

Успокоив себя, Гвоздь снова нагнулся и только теперь разглядел в темноте под навесом тело мужчины средних лет в богатой дубленке, у которого была как-то неестественно вывернута шея.