Дарья Дезомбре - Тайна голландских изразцов

«Куплю горячего шоколада на вокзале», – посулила она себе бонус и десятью минутами позже, войдя под своды Центральной станции, честно выполнила данное себе обещание в баре под выразительным названием «Терминал». Она увидела его отражение в полированном стальном подносе, который официант держал под мышкой, принимая ее заказ. И замерла.

– Простите? – Официант нахмурился. Странная клиентка на середине фразы будто потеряла дар речи.

– Шоколад, – медленно и четко произнесла Маша, не отрывая взгляда от подноса. – И круассан.

– Хорошо. – Официант ушел, унеся с собой смутное отражение неизвестного в очках. В темных очках, несмотря на проливной дождь.

Маша задеревенела спиной, помешивая горячий шоколад в большой белой кружке и просчитывая возможные варианты поведения: позвать полицию, вернуться в отель на такси… Но, аккуратно положив ложечку на блюдце и маленькими глотками поглощая свой шоколад, решила: она не будет менять своих планов. А попробует проследить за тем, как он следит за ней. Держась при этом людных мест. Может быть, он позвонит кому-то отчитаться? Или передаст слежку кому-нибудь третьему, и этого третьего можно будет высчитать? Маша оставила на круглом шатком столике мелочь за шоколад с круассаном и вышла на перрон, где уже стоял в готовности серый поезд с красной и синей полосами под окнами. Она заскочила в ближайший вагон, но не села, а прошла дальше и, толкнув дверь, оказалась сначала в грязноватом тамбуре, а затем в следующем вагоне. Народу в поезде было немного – будний день, не час пик. Дождь отвесно стекал по двойным стеклам, отчего в вагоне, несмотря на дневной час, было сумрачно и неуютно.

Через три вагона она остановилась и села напротив лысого толстяка в очках и растянутом свитере. Толстяк оторвался от телефона и мимолетно улыбнулся – Маша столь же незначительно улыбнулась в ответ. Села, вытянув ноги, сползла как можно ниже на сиденье, чтобы не быть сразу замеченной от двери. И приготовилась ждать. Поезд медленно тронулся, постепенно набирая скорость, струи воды, перестав падать отвесно, сместились в диагональ. За окном поплыли жутковатые, покрытые гарью и тэгами дома городского предместья, похожие на «квартал красных фонарей» в Амстердаме и еще более депрессивные на фоне безнадежно серого неба. Потом мимо побежали поля с редкими деревьями, и небо будто стало чуть светлее и выше. Маша мельком отмечала смену пейзажа. В висках у нее стучало, и полуприкрыв будто бы сонные веки, она ни на секунду не отрывалась взглядом от двери. Наконец та отъехала в сторону.

Он стоял на пороге, в легкой куртке и неизменных черных очках. Маше он показался невысоким, даже каким-то тщедушным. Небольшая круглая голова на жилистой тощей шее повернулась вправо, влево, изучая «содержимое» вагона. Маша сдвинулась еще на пару сантиметров вниз. Человек в кепке медленно пошел по вагону, Маша зажмурила глаза, притворяясь спящей: идиотка, дура набитая! Почему она не послушалась Андрея?! Кто помешает ему расправиться с ней сразу, сейчас, прямо на глазах у обалдевшего толстяка? Стук поезда заглушал шаги. Он должен был быть уже совсем рядом.

И Маша не выдержала – распахнула глаза. Он проходил мимо нее: ноги в мятых джинсах, насквозь мокрые кроссовки.

– Стой! – вдруг выкрикнула она по-русски.

Толстяк напротив испуганно вздрогнул. А неизвестный бросился вон из вагона. Маша вскочила и побежала за ним. Он распахивал двери между вагонами и мчался вперед, скользя на пластиковом полу и нелепо размахивая руками, и Маша, которая тоже бегала плохо, чувствовала, что вопреки всему умудряется его нагонять. При этом, глядя на свою погоню глазами удивленных пассажиров поезда Брюссель – Брюгге, она понимала, что бегут они как в плохом боевике, или даже нет – в комедии, пародии на боевик. Но в последнем усилии, между двумя вагонами, все-таки исхитрилась сделать, как в боевиках: толкнула его на чуть раскачивающуюся в такт движению стену рядом с дверью туалета.

– Зачем вы за мной ходите? – закричала она, задыхаясь.

Мужчина медленно, так же тяжело дыша, обернулся, поморщился и снял темные очки – за ними оказались карие, чуть навыкате глаза.

– У вас мои изразцы, – просто сказал он на чистом русском.

– Что? – Маша нахмурилась.

– Это я отбил их в том доме в Брюгге. Я узнал про Менакена. И я же принес их вам в отель.

– Но… Зачем?

– Я был у вас в номере, видел ваши записи. Я знаю, кто вы. И как далеко продвинулись. Я… Хотел вам предложить искать вместе. – Неизвестный смотрел на нее почти умоляюще. – Вы же профессионал, верно?

Маша неверяще качнула головой:

– Вы, убийца, предлагаете мне искать вместе с вами?

– Убийца? – Он, казалось, искренне удивился. – Бог с вами, Мария! Я учитель истории средних и старших классов. – И он протянул ей небольшую сухую руку: – Шарниров. К вашим услугам.

После встречи в поезде он понял, что не может так долго ждать. Как бы ни закончились их поиски с Марией Каравай, Марина туго сидела в его сердце, никого туда не пуская. Ночами, лежа на бугристом матраце в убогой съемной комнатушке, он вел с ней бесконечные беседы, сплошные монологи. Да он и не представлял, что бы она могла сказать в ответ, кроме чего-нибудь оскорбительного, как в тот раз, когда они вышли вместе в ресторан. Но вспоминать о прошлом унижении не хотелось, поэтому Марина в его беседах занимала пассивную позицию – она только внимала, не отвлекаясь, всему, что он рассказывал. Про свою жизнь, про деда с бабкой, про поиски сокровищ… И ему хватало воображаемого общения. Но их последний телефонный разговор, когда она, казалось, была так рада его слышать, разбередил в душе желание увидеть ее, пусть мельком, взять за руку, почувствовать ее запах – смесь недорогого парфюма и шампуня с вишневой отдушкой…

Они с Машей еще ни о чем не договорились, но главное он понял: что на сей раз не ошибся. Эта бывшая оперша была именно тем, кто ему нужен. Та же смелость, которая отличала Марину в ее брачных похождениях, была свойственна и Каравай, но в данном случае – только ее интеллекту, заточенному, как опасная бритва его деда. «С такой, как она, не страшно пуститься в авантюру сквозь столетья», – думал он, скатываясь от радости в чуть возвышенный «штиль» и легким шагом направляяясь в сторону своего дома. И если есть хоть малейший шанс узнать, вокруг какого такого сокровища играют те самые дети, она его использует. Правда, неясным оставался вопрос с убийствами, но прораб Збигнев, хоть и не был похож на человека в депрессии, вполне мог покончить жизнь самоубийством: Бельгия по числу суицидов была чуть ли не первой страной в Европе. Что же касается антиквара и пожара, то пожар не значит поджог, говорил он себе успокаивающе, думая, как представит это дело Маше. Ее нужно отвлечь от этих смертей, чтобы она снова взялась за изразцы. Пусть полицейские занимаются гибелью в огне, а они…