Елена Гордеева - Не все мы умрем

Действительно, притормозив, она осторожно вписывается в узкий проем танковых заграждений. Чуть задела колесом правую пирамидку, но та не в обиде, та даже и не чихнула. А вот два «Москвича», взвизгнув колодками, чуть не влетели капотами в бетонные надолбы. Водители выскочили из машин оценить препятствие, посмотрели друг на друга, а Евгения в стекло заднего вида — на них. Одного Евгения узнала.

пела Евгения, делая левый поворот перед церковью Влахернской Божьей Матери. Впереди ее ждал Волгоградский проспект и оперативный простор.

В это время к надолбам подскакал и мильтон на лошади, на ходу соскочил, но поздно, те уже снова в машинах, уже развернулись и помчались вдоль берега пруда, в объезд, — в конце концов он где-нибудь да кончается, проклятый! За ними, воя сиреной, неслась милицейская «пятерка» и, трясясь в седле, поспешал всадник. Германа волновала только Евгения, а наружку Соколова Евгения уже не волновала: ее теперь волновал исключительно первый «Москвич», ее задачей было не упустить этого человека. Куда первый «Москвич», туда и второй, а куда оба «Москвича», туда и мильтоны.

Один пруд кончился, но начался второй, мать его дери! На прудах — масса отдыхающих, а тут три машины и всадник гонку устроили. Лошадь в пене, с морды капает, женщины визжат, велосипедисты бросаются врассыпную, а собаки, вырвав у хозяев поводки, выплюнув любимые палочки, устремляются сворой за лошадью, наскакивают сбоку, стараясь вцепиться мильтону в ногу. Тот поджимает ноги, и кажется, что он сидит уже на корточках на подпрыгивающем крупе лошади — нечто вроде циркового представления. Того и гляди, сейчас встанет в седле.

Лошади надоело шарахаться от обезумевших собак, она свернула в молодой ельник и понеслась сквозь ветки, которые нещадно хлещут всадника по лицу. Мильтон закрыл глаза, чтоб не выколоть их иглами, а потом зацепился за ветку и повис, — лошадь из-под него ускакала.

Осталось трое. Кончился второй пруд, за ним была дамба, а подъем на нее — крутой. Точнее сказать, вертикальный. Вы видели когда-нибудь аттракцион: гонки по вертикальной стене? Мильтон на «пятерке» точно не видел, в его деревне такого не было. А тут два «Москвича», взревев, полезли, как жуки, на склон, и мильтон за ними, но его «пятерка» долезла до середины, да и съехала вниз, да не на дорогу, а в топкое болотце, которым кончался пруд. Здесь и застряла, переполошив лягушек. Так и второй мильтон сошел с дистанции.

Остались «Москвичи». Выскочив на дамбу, Герман сориентировался быстро: впереди продолжение лесопарка, но к нему не дорога ведет, а полоса препятствий, слева Волгоградка виднеется — тоже не подходит, а вот справа — то, что надо. Поворот — и он несется по грунтовой дороге вдоль высоковольтной линии электропередачи. Второй «Москвич» за ним. Вдруг дорога сворачивает в лес. Герман еще раз бросает взгляд в зеркало — «Москвич» у него на хвосте — и сворачивает, резко тормозит и выходит из машины.

Второй «Москвич» тоже на скорости завернул в лесок и чуть не врезался в машину Германа. Взвизгнули тормоза. Герман пальцем поманил сидевшего за рулем мужчину, улыбаясь и глядя прямо ему в глаза. Тот не смог отвести взгляда, его подсознание полностью подпало под контроль человека с голубыми глазами, и мужчина в трансе вышел.

— Стой! — приказал Герман.

Мужчина встал, его рука с пистолетом замерла.

— Оружие спрячь!

Мужчина послушно засунул пистолет под мышку.

— Что ты видишь?

Мужчина видел только голубые глаза незнакомца.

— Незабудки, — промямлил он.

— Тебя кто послал?

— Соколов.

— Какого цвета незабудки?

— Голубые.

— Кто такой Соколов?

— Служба безопасности.

— Незабудки большие?

— Маленькие.

— С каким заданием послали?

— Следить.

— Зачем?

— Наши исчезли.

— Где незабудки растут?

— В лесу.

— Сядь в машину.

Мужчина стал пятиться задом, не отворачиваясь, а Герман не отпускал его глаз.

— Сейчас ты вернешься на Гоголевский бульвар. Ты полностью контролируешь свои действия, но из твоей памяти стерто: парк, милиционеры, погоня и я. Ты весь день караулил ее у офиса.

— Да.

— Если ты захочешь вспомнить, то вспомнишь только незабудки.

— Да.

— Езжай!

Мужчина включил движок, и «Москвич» задним ходом стал выбираться из леса.

Герман не рискнул оставить его одного в дневной толчее и ехал за ним на некотором расстоянии. Но тот вел машину уверенно и без приключений добрался до Гоголевского бульвара, поставив «Москвич» на то самое место, где и стоял, в ближайшем переулке. И тут же заснул.

А где же мы потеряли с вами Евгению? А вон она, движется в потоке машин к Калитниковскому кладбищу. Подъехала к воротам, припарковала машину и бегом к могиле Мокрухтиной Анны Ивановны. Открыла ключиком железный ящик с веником, сунула туда дискету в полиэтиленовом пакете, а ключик повесила на сук. Ключик маленький, серенький, незаметный среди листвы. Если не знаешь, что он здесь, не разглядишь. И опять бегом к машине.

Теперь на другое кладбище: Рогожское. На улице, не доезжая кладбища, она остановилась, квартал прошла пешком, у ворот стала оделять нищих. Те забеспокоились, завозились, окружили щедрую гражданку, а она им кладет в ладони монетки, а сама присматривается: кого выбрать? О! Вот мужичок подходящий: в меру мятый, не в меру испитый, глаза хитрые.

— Выпить хотите? — спросила она его.

— Выручай, сестренка, — с готовностью поднялся нищий.

— Тогда отойдем.

Отошли к телефону-автомату.

Евгения вынула из сумочки сторублевку и показала нищему:

— Я сейчас наберу номер, а вы скажете в трубку вот эти слова. — Она протянула ему листок с текстом. — Читать умеете?

— Обижаешь, сестренка, — приосанился нищий, — я кандидат наук.

Ну времечко! — Евгения покачала головой, зашла в телефонную будку, набрала номер домашнего телефона корреспондента Бережного. Телефон, естественно, был на автоответчике. После сигнала она передала трубку кандидату наук, и тот по бумажке прочел:

— Информация по делу Болотовой находится в ящике у могилы Мокрухтиной Анны Ивановны. Ключик висит рядом на ветке.

Евгения выдернула листочек из рук нищего, а ему отдала сторублевку и пошла прочь. Она не сомневалась, что кандидат наук за ней не побежит, побежит он на Рогожское кладбище искать могилу Мокрухтиной Анны Ивановны, которой там нет, и будет искать до тех пор, пока не посинеет. Потом с горя, что не нашел, напьется, и запой продолжится как минимум неделю. А после такой недели он уже ничего не будет помнить: ни Болотову, ни Мокрухтину, ни Евгению. Что и требовалось доказать.