Виолетта Горлова - Как пальцы в воде. Часть 2

– Да, но я бы не сказал, что она относится к категории фанатичных приверженцев веры.

– Ну а вы? На чем основывается ваша вера? Воспитание или внутреннее убеждение… необходимость? Или родившись в католической семье – некоторым образом, конечно – вы без всяких сомнений уверовали во Всевышнего? – Прозвучавшая в его голосе ирония меня не обидела. – И потом никогда не задавались вопросом: так ли это? – замолчал он, глотнув золотисто-коричневый херес.

Я молча пил божоле, но не потому что не хотел отвечать, а просто сам вспоминал: с чего и когда для меня было Начало.

– Если не желаете – можете не рассказывать, – неправильно истолковав мое молчание, огорченно промолвил гость.

– Нет, нет, профессор. Я задумался, хотя ответ на этот вопрос знаю давно. Мне необходимо было как можно более точно передать вам свое собственное видение этой сложной и противоречивой темы… Поэтому пытался более точно вспомнить, как я поверил в Бога… или в Абсолютный Разум. Называть можно по-разному, суть-то одна… – промолвил я, промочив горло большим глотком прохладного напитка.

– Ну и как, вспомнили? – спросил Алан, улыбаясь.

– Представьте себе, – да, – улыбнулся я в ответ.

– Ну так поделитесь со мной своим откровением. Мне ведь скоро, очевидно, придется предстать пред Ним.

– Вот в этом я не уверен. Преклонный возраст – еще не гарантирует скорую встречу с Творцом.

– Согласен. Да и захочет ли Всевышний беседовать со мной, – чуть грустно заметил он. Нотки безнадежности или тоски, прозвучавшие в его голосе, печаль потускневших глаз старика сказали мне о многом. Но профессор вдруг как-то собрался и уже более твердым голосом сказал: – Ладно, обо мне потом. Я хотел бы услышать ваш рассказ. И поверьте, это вовсе не простое любопытство. Мне действительно важно знать.

– Важно для чего, профессор? Чтобы лучше узнать меня? Или… себя? А может, чтобы попытаться разделить мою точку зрения?

– Вероятно, и то, и другое.

– Хорошо. Вам я расскажу об этом с большим удовольствием.

– С большим удовольствием? – удивленно спросил он.

– Ну вы же ученый. И вам нужны доказательства, – самодовольно ответил я.

– Вы хотите сказать, что можете предоставите мне доказательства существования Бога? – скептически и не без изрядной порции иронии спросил Алан.

– Не совсем, конечно. Но разумное зерно и даже определенная логика в моих доводах, думаю, есть. – Я замолчал, дав ему некоторое время прийти в себя, тем временем наполняя бокалы вином; один из которых, с хересом, подал Алану, а себе налил божоле. Профессор сделав глоток, обратил на меня свой внимательный взгляд.

– Вы знаете, что я родился в семье фармацевтов и врачей. Правда, мой отец не относился ни к тем, ни к другим, впрочем, как и ваш покорный слуга, – начал я свое небольшое повествование. – Пожалуй, с самого детства, во всяком случае, достаточно рано, я все подвергал сомнению. И это все, попадающееся мне на глаза, подвергалось «вскрытию «и «препарированию»: от игрушек, бытовых приборов и различного рода устройств до несчастных бабочек, за которых мне до сих пор стыдно. Взрослые не бездействовали, заметив мои опыты по методическому и безжалостному уничтожению безответных существ… – заметив напряженный вопрос в глазах моего собеседника, я поспешил его успокоить: – Нет, нет, профессор, страдали только бабочки и неживые механизмы. Так вот, мои родные, безусловно, волновались из-за моих экспериментов, нередко подвергая меня остракизму. Иногда это помогало… – Я прервался и посмотрел на профессора, чтобы оценить его реакцию. Судя по выражению его лица, мой рассказ ему был пока интересен. – Как-то раз, – продолжил я, – мой дед взял меня в гости к своему приятелю, синьору Джанни Алесси, известному итальянскому ювелиру. До сих пор не знаю, но предполагаю, что по просьбе моего деда, синьор Алесси разрешил мне понаблюдать за своей работой, и я тогда поразился тому волшебному представлению, которое устроил ювелир: поначалу, из обычной, казалось бы, золотой тонкой ленточки, получилась изящная змейка с сапфировыми глазками-бусинками и переливающейся чешуйчатой кожей. Мужчины заметили мое изумление, и синьор Алесси стал мне рассказывать о некоторых других ювелирных изделиях, акцентировав мое внимание на том обстоятельстве, что все они – творение человеческих рук, как и многие другие разнообразные предметы, окружающие нас. И если человек талантливый или хотя бы способный, то и результат его труда должен быть красивым и полезным. По-видимому, тот разговор стал переломным во всей моей дальнейшей жизни, а мои родные, – усмехнулся я, вспоминая, – с того момента успокоились, уже не очень волнуясь о моем личностном становлении. – Я замолчал, откусив кусочек сыра и запив его вином. В образовавшейся паузе, прозвучал голос моего гостя:

– Все это, конечно, интересно, но, Марк, какое отношение ваш рассказ имеет к Создателю? – недоуменно спросил он.

– Не спешите, профессор. Но заметьте, вы сказали: «Создатель».

– Да, сказал, но не вижу связи.

– Плохо, профессор… Где же вам ваша проницательность? – не без иронии спросил я. – Сейчас объясню. Вы ведь лучше меня знаете, насколько «ювелирно» устроен человек, я уже не говорю о такой фантастической конструкции, как человеческий мозг. И чем больше я об этом рассуждал, тем больше убеждался в том, что человек – это творение Бога. Я стал серьезно интересоваться медициной. И постепенно, изучая человеческое тело, его гениальное «устройство», я и решил для себя эту задачу: такой совершенный «механизм» не мог обойтись без прямого участия Творца. – Я вновь замолчал. А затем, чуть насмешливо улыбнувшись, спросил:

– А вы как думаете? Вы ведь длительное время занимались сложными исследованиями человеческого мозга. Интеллект, способности, личностные качества… – совокупность всего того, что представляет собой каждый из нас, зависит, наверно, не только от индивидуального «компьютера» и его «начинки». Уж простите меня за сленг, – добавил я, заметив, как старик недовольно поморщился.

Алан задумчиво молчал, прикрыв глаза, наверное, тоже думал о своей работе, связанной с изучением процессов, протекающих в человеческом мозге. Хотя, судя по его несколько удрученному виду, не все воспоминания радовали ученого. Мужчина поглаживал Клео, но делал это скорее автоматически, – животное, видимо, почувствовав этот факт, бросило на гостя недовольный взгляд и, очевидно, обидевшись, спрыгнуло с его колен. Я молча ел сыр. Наконец-то профессор открыл глаза и, вновь пристально посмотрев на меня, как-то неуверенно произнес:

– Вы, наверно, удивитесь, Марк, однако я скорее соглашусь с вами, чем по старой, укоренившейся, привычке буду устраивать дискуссию. Вы, вероятно, слышали, что иногда я посещаю церковь?