Инна Павлова - Миллионеров украшает скромность

Мужик покрылся испариной, и я испугалась, не перестаралась ли. А ну как он решит, что покушение на моей совести? Я и так с трудом отбрыкалась от трупов, которые он мне так щедро приписывал.

— Но это не я! — на всякий случай заверила я разгневанного полицейского.

По-моему, я его не убедила. Смотрел он на меня куда как неласково.

— Все! — заорал он, и я от неожиданности подпрыгнула. — Мое терпение лопнуло! Мало того что вы все время лезете куда не следует, мешаете мне работать и подвергаете опасности свою жизнь и жизни сумасшедших отдыхающих, у которых, как и у вас, мозгов куда меньше, чем у курицы! Вы еще и издеваетесь надо мной, выставляете меня законченным идиотом и кретином! Вы взбалмошная, невоспитанная и…

Выслушивать инсинуации мне надоело. К тому моменту, как забарабанили в стену, мы как раз заканчивали характеризовать умственные способности, личностные качества и творческий потенциал друг друга.

— С меня хватит! — рычал полицейский, шагая к двери.

— С меня тоже, — ответствовала я. — Полагаю, мы больше не увидимся?

— Думаете, меня все-таки пристрелят? Не надейтесь!

— Что вы, что вы! И в мыслях не было! Но вы же теперь, наверное, возьмете бюллетень, а то и заляжете в госпиталь со своей царапиной, а мне скоро уезжать, — пояснила я.

— Взлет вашего самолета я буду праздновать неделю, — заверил меня блюститель порядка и сжал кулаки.

— А я расставание с вами — до конца своих дней, — не осталась я в долгу, и полицейский чуть не сорвал дверь с петель, покидая мое жилище.

Я рухнула в кровать и залилась слезами.

Нареветься всласть мне не удалось. Сначала кошка хватала за ноги, бессовестно отвлекая от страданий, в которые я намеревалась погрузиться всерьез и надолго, потом в дверь забарабанили.

Да что же это такое?! Оставят меня в покое или нет?! Если это обслуга явилась по жалобам постояльцев, то лучше бы она подыскала другое время для выговора!

Я распахнула дверь, и племянница, опухшая от слез и с потекшим макияжем, кинулась мне на шею.

От неожиданности я заткнулась. Подобного зрелища, то есть Милочки в расстроенных чувствах, мне еще видеть не доводилось. Впрочем, сомневаюсь, что в подобном состоянии ее заставал и кто-нибудь другой.

— Людмила, что стряслось?!

Родственница повалилась на кровать, чудом не придавив Бастинду, и принялась орошать подушку слезами.

Забыв о личном горе, я схватила бутылку и принялась вливать в племяшку испытанное средство. После третьей рюмки девушке заметно полегчало, а после четвертой она начала подробно посвящать меня в историю своего разрушенного счастья.

Леон оказался негодяем, коварно обманувшим ее светлые надежды и девичьи мечты. Предателя, которого по какому-то недоразумению ее угораздило принять за порядочного человека, она отныне ненавидит. День, когда ей пришло в голову с ним связаться, будет ежегодно отмечать как траурную дату и, как только найдет в себе достаточно сил для решительных действий, немедленно уволится из его фирмы и станет искать любое другое рабочее место.

— Хоть официанткой, хоть уборщицей, — всхлипывала она, — а еще лучше пойду стриптизеркой в кабак! Пусть пеняет на себя, мерзавец!

— Эй, эй, — испугалась я, по опыту зная, что, уж коли Милочка что-то вбила себе в белокурую головку, отговорить ее практически невозможно, — стриптизеркой-то зачем?! Лучше уборщицей!

— Ничего не лучше! Буду голой плясать, так ему, козлу, и надо! — мстительно всхлипнула племяшка. — Уборщицу этот гад переживет.

В том, что «козел» переживет и стриптизершу, я почему-то не сомневалась, а вот относительно того, выдюжит ли ее собственная мать, — наоборот. Другое дело, что давить на Милу бесполезно, уговаривать — чаще всего — тоже.

— Может, хоть обождешь немного? — взмолилась я. — Остынь, поразмышляй хорошенько. — Подумаешь, один раз не повезло! Бывает! В следующий раз будешь выбирать внимательней. И почему ты считаешь, что отомстить мужчине можно только таким способом? Есть же, в конце концов, и другие средства в женском арсенале!

— Полагаешь, следует нанять киллера? — протянула Милочка в задумчивости, и я чуть не скончалась от сердечного приступа.

— Людмила, окстись! — заорала я. — Ты что, умом тронулась?! Какой киллер?! Тебе же потом с этим жить!

Милочка, похоже, и впрямь образумилась. Может, конечно, ее остановили другие соображения, а не будущие угрызения совести, но про киллера она больше не заикалась. Да и вообще вести себя стала спокойнее, даже попросила поесть.

— Да где же я тебе возьму в такое время? — удивилась я. — Четвертый час утра. Если только сходить в круглосуточный супермаркет…

— На фига мне твоя забегаловка, — обиделась племянница, — в чемодане достань. Там шоколад, французский сыр и коньяк. По ночам есть вредно.

Пить по ночам Милочкины принципы, по-видимому, не запрещали, так что мы с ней оприходовали полбутылки дорогущего французского напитка. Нет, все-таки, что ни говори, жадность в списке пороков ее ухажера не числилась.

После обильного возлияния обе расслабились, и мир, совсем недавно коварный и жестокий, показался более приемлемым. Мила даже согласилась, что наличие одного придурка среди славного мужского поголовья вовсе не лишает ее приятных перспектив.

— Вот отдохнешь немного, придешь в себя, — ворковала я, вгрызаясь в швейцарский шоколад, — и оглядишься по сторонам. Знаешь, сколько вокруг хороших людей? Даже мужчин?

Милочка не знала. Ее жизненный опыт как раз свидетельствовал об обратном.

— Хватит грустить, пессимистка несчастная! — потребовала я. — Все еще будет хорошо, и мужа тебе найдем замечательного, и детишек нарожаешь…

Мила вздрогнула:

— Вот только про детишек не надо. Я к ним еще не готова. Вы с Леоном прямо как сговорились!

Не так уж и плох этот Леон, если мечтает о детях, подумалось мне.

— А замуж я больше не хочу. Лучше разведусь! — прозвучала очередная Милочкина реплика.

— Это как?! — поразилась я. — Вы что, расписались?!

— Не расписались, а зарегистрировались, — поправила Милочка.

— Да когда вы успели?! И где?!

— Вик, ты бы хоть свою серость не демонстрировала, — поморщилась племянница. — Мало, можно подумать, в мире мест, где это не проблема? Тем более, что все равно это уже не важно. Теперь я буду разводиться.

Сообщив о твердом решении вычеркнуть из жизни негодяя, племянница снова исступленно зарыдала, а я одной рукой схватилась за голову, а другой принялась капать себе валерианку.

В дверь снова заколотили. Соображать я перестала уже несколько часов назад; от попыток понять происходящее отказалась после последнего Милочкиного заявления и последовавшей за ним истерики, так что появление крепенького мужичка с чемоданом и решительным выражением лица восприняла совершенно индифферентно. О том, что это и есть ее «козел», то есть законный супруг, можно было не спрашивать. Именно таким я его себе и представляла по Милочкиному описанию. Сделанному, разумеется, задолго до того момента, когда ее руководитель превратился из «душки» в парнокопытное животное.