Ольга Некрасова - Платит последний

— Милиция с такими делами не связывается. Это нужно через суд, потом, если не платят, судебный исполнитель, потом второй суд…

— Эта милиция свяжется, — перебил ее Колька. — И давай-ка я кое-что тебе объясню, чтобы не возвращаться к этому вопросу…

Он дождался просвета в потоке машин и отъехал от бровки тротуара. Лидия оглянулась. Виталика уже не было видно.

— По закону нас всех пора сажать. Всех, кто занимается бизнесом, — заявил Ивашников и покосился на Лидию.

Она приняла это сообщение спокойно. Слышала уже такие разговоры, только не от бизнесменов, а от милиционеров. Дословно: «По закону нас пора сажать». «Нас» в данном случае — это милиционеров. Хотя и бизнесменов, понятно, тоже.

— Могу тебе назвать в этом законе десятки дырок, которые позволяют аферы вроде той, что была с чеченскими авизовками. И могу назвать десятки рогаток, которые не позволяют честным людям честно работать. Я сейчас не хочу обсуждать, кто принимал эти законы, дураки или преступники, — факт тот, что это законы нашей страны, мы все их нарушаем, и нас можно сажать. Но мы обеспечиваем рабочие места, вовремя платим людям зарплату и государству платим налоги, хотя и не все. Пока мы это делаем, на остальные наши нарушения закрывают глаза. Аминь.

Перед светофором на Садовом кольце Ивашников прибавил скорость, надеясь проскочить на желтый, понял, что не проскочит, и рискованно затормозил. Чуть не влетев к нему в багажник, сзади с визгом остановился «Запорожец». Водитель за ветровым стеклом грозил Ивашникову кулаком.

Лидия ехала с Колькой не первый раз и знала, что водит он осторожно и таких фокусов себе не позволяет. Было ясно, что разговор дается ему с трудом.

— Законы ты с папой обсудишь, потом, — упростила она Колькину задачу. — Ты скажи не по закону, а по-честному: не воруешь?

— Если взглянуть по-житейски, то нет. Старушки из-за меня не плачут, — сказал Ивашников. — От налогов ухожу. Плачу двум ментам за «крышу» — может, эти деньги потом выше идут, не знаю. И, должен тебе сказать, это нормальные по нынешним временам менты. Вот они пойдут и вынут из должника мои сто двадцать тысяч за коньяк… Фамилия у него очень подходящая для жулика — Брехунец… Я знаю, что прежде всего они потребуют у меня документы на эти сто двадцать тысяч и не станут мне помогать, если заподозрят, что я хочу взять не свое. Я знаю, что себе они возьмут десять процентов, ни больше ни меньше. И что не будут пихать этому Брехунцу паяльник в задницу. Если бы имелась государственная структура, которая делала бы такие вещи быстро и с гарантией, я, конечно, лучше платил бы ей. А они, эти два мента, скорее всего, там бы и работали.

— Ну и ладно, — сказала Лидия. Бывалая Трехдюймовочка рассказывала ей и не такое. — Если что, буду тебе передачи носить.

Они еще поболтали ни о чем, и вдруг Колька спросил:

— У тебя паспорт с собой?

— Конечно, — сказала Лидия, — я же из дома ушла.

— Вот и хорошо, надо успеть перевести квартиру на тебя.

Это было уже слишком. Поспешность Ивашникова, которая и раньше настораживала Лидию, стала подозрительной.

— Колька, что происходит?! Мы же по большому счету четырнадцать лет не виделись, ты не знаешь, как я жила без тебя и что у меня в голове. И преподносишь такие подарочки. Ты, что ли, вправду собираешься садиться? Успеть до чего ты хочешь?!

— Успеть не до чего, а сегодня, — начал с последнего вопроса Ивашников. — Садиться не собираюсь. Про то, что у тебя в голове, я всегда знал лучше тебя. Это дворовый мальчик, который в жизни не видел, допустим, видяшника, может за видяшник убить. А у тебя всегда все было, и ты относишься к богатству легко. Ну и, в конце концов, если Лида Рождественская отхомякает у меня квартиру, я не умру. Я буду переживать из-за того, что потерял Лиду Рождественскую, а не квартиру. А спешу я… Лид, я сам не знаю, почему спешу, только знаю, что надо спешить. Примем как рабочий такой вариант: допустим, я спешу потому, что формально еще не разведен и жена со дня на день может подать на раздел имущества. Хотя это ее «со дня на день» длится уже года два. Если квартира будет твоя, ее не придется делить.

Лидия молчала, пытаясь вспомнить, говорил ли когда-нибудь Ивашников, что еще не разведен. Кажется, нет, но и не врал, что разведен. Все равно было неприятно. Хотя, подумала Лидия, а я-то, что ли, разведена?! Нет, все у нас честно. Хотя и абсолютно не по закону. Как в Колькином бизнесе.

— Коль, а что у тебя за бизнес?

— Если очень приблизительно, покупаю что попало по рублю, а продаю по рубль двадцать плюс налоги, — с готовностью ответил Ивашников, довольный, что она не спрашивает о разводе. Лидии стало его жалко. Мается. Оказывается, и у Кольки Беспроблемного есть задача, очень напоминающая проблему.

— Это трудно? — спросила она, чтобы дать Ивашникову возможность отличиться. Пускай скажет, что очень трудно.

— Смотря для кого.

Лидия подумала, что сейчас Колька заведет всем известную песню о коммерческой жилке, которая у одних есть, у других нет. А он сказал:

— Допустим, папа тебя посылает за сливочным маслом для коврижки и говорит, что сдачу ты можешь оставить себе. Это трудно?

— Нетрудно.

— Ну вот, а если твой папа командует выпечкой всех коврижек в стране и посылает тебя за ста эшелонами масла, это еще легче. За тебя все сделают клерки, ты только распишешься, где галочка. И оставишь сдачу себе… Поняла, в чем трудность?

— Найти такого папу.

— Папа не гриб, — строго сказал Ивашников, — папу не найдешь. А в общем, ты правильно сообразила. Ну а поскольку такого папы у нас нет, мы и масло покупаем, и свои коврижки печем сами. А чужие папы тянут к нашим замечательным коврижкам свои волосатые лапы, — закончил Ивашников, перестраиваясь в правый ряд.

Они свернули с Садового кольца в переулок, попетляли и приехали.

— Вот моя контора, вот мой дом родной, — объявил Ивашников, открывая Лиде дверцу машины. — Прошу.

Контора не впечатляла. Особняк, и хорошо отреставрированный, но у дверей этого двухэтажного особняка было восемь табличек с названиями фирм, и самая скромная — «Фирма “Ивашников”». В офисе поблекший евроремонт; пожилая не то кассирша, не то бухгалтерша за решетчатой дверью одним пальцем тычет в клавиатуру компьютера, другая дует чай из огромной кружки. Ивашников познакомил их с Лидией. Представлял он ее всем одинаково: «Моя хозяйка». Теперь понятно, почему не «невеста» и не «жена»: здесь знают, что он еще не разведен. Имена у бухгалтерш были такие же пожилые и незапоминающиеся, как они сами.

В приемной на подоконнике стояли клетки с распевающими канарейками, висели плетеные кашпо с геранью и восседала секретарша Люська в розовых пушистых тапочках с заячьими мордочками. Ивашников еще на улице предупредил Лидию, что звать ее следует Люсьена и что девица она работоспособная, хотя и с норовом. Лидия как поздоровалась с ней за маленькую лапку с чернолаковыми коготками, так и поняла, что работоспособная Люська имела виды на шефа и сейчас разочарована чрезвычайно. Ей было не больше двадцати. А герань, канарейки и тапочки (и вдобавок Люськина коса и деловой костюм с юбкой ниже колена) призваны были обаять и одомашнить вовсе не Люськиного ровесника Виталика, а кого-то постарше. Известно кого.