Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Гнев плешивого онаниста внезапно испаряется. Кельвин опускает руки и всем весом плюхается на стул. Ноги не держат? Я продолжаю:

– Сейчас перед нами стоит выбор: или мы узнаём здесь, что заставило вас поступить с портретом зверски убиенного молодого человека таким оригинальным образом и, возможно, всё остается между нами, или вы нас разочаровываете, и мы сообщаем об этой некрасивой истории инспектору Сквортцофу. Пусть тогда полиция разбирается, если вы предпочитаете такой вариант.

– Пожалуйста, не нужно в полицию, – жалобно канючит дрожащим голосом Кельвин.

С удовлетворением смотрю на Бахмана. Всё, сдулся консультант! Не надолго хватило плешивому его наигранного негодования.

– Тогда сами расскажите.

Кельвин в смущении смотрит на нас, потом тихо произносит, запинаясь:

– Мне очень стыдно… Я и Харди… Мы… Есть вещи, которые многие люди не одобряют…

Даже Бахман не выдерживает.

– Перестаньте тянуть время, Кельвин! Что было у вас с Харди?

– Мы были любовниками.

Бахман недоверчиво вглядывается в лицо брюзги.

– Любовниками?! Кельвин! Я не могу в это поверить.

Плешивый устало выдавливает из себя:

– Это чистая правда. Мы регулярно встречались. Поэтому я и дал Харди денег, когда он попросил. Вы же знаете, доктор, что мой отец всю жизнь торговал произведениями искусства. Сейчас он отошел от дел, но у него остались связи, и это он организовал для Харди приглашение в Нью-Йорк.

Я удивляюсь:

– А зачем же вы так вчера?.. На портрет… Что это значит?

Кельвин вздыхает, прячет глаза.

– Просто сорвался. Как последний идиот разозлился на Харди.

– За что?

– За то, что он меня хотел бросить. Мы ведь ещё раньше крепко поссорились, когда я узнал, что Харди втайне от меня попросил отца помочь ему уехать в Америку. Я тогда понял – он просто доит меня, использует, а ведь я его по-настоящему любил. В отличие от меня, у Харди были большие амбиции. Он часто говорил, что должен пробиться на самый верх. Стать великим. А в Нашем Городке это сделать невозможно.

– Вы помирились?

– Да. Более-менее. Я даже дал ему денег, как он просил. Он клятвенно обещал вернуть, когда получит из Нью-Йорка.

Кельвин вытирает пальцами глаза за очками.

– А теперь Харди больше нет. Он все-таки оставил меня. Вот я и сорвался.

– Вы не знаете, кто мог желать Харди зла?

Лицо Кельвина перекашивает гримаса бешенства.

– Не знаю! Если бы знал, сам бы убил эту свинью! Найдите убийцу, герр Росс! Я вас прошу: найдите убийцу!

Больше здесь делать нечего и мы уходим.

В моей башне опять холодно. Включаю обогреватель, подхожу к окну. В ночном мраке видны далёкие огни города, разноцветное мерцание реклам, доносится рокот моторов. Наш Городок ещё не спит.

Вообще-то я не люблю странных людей – всяких там магов и ясновидящих, религиозных фанатиков и политических экстремистов, неформалов и представителей сексуальных меньшинств, ну и тому подобных феерических личностей, но, признаюсь, Кельвин меня тронул. Тоже ведь человеческая трагедия.

Тушу свет, укладываю себя в ледяную постель, как могу, расслабляю натруженное за долгий день тело. Комнату мягко освещает призрачный лунный свет. Он, как живое серебро, переливается на потемневших от времени стенах, потоком течёт по доскам пола. Вдруг я замираю. Мне боязно. Ну, вот! Так и знал. В самом тёмном углу на стуле горбится невесомая пугающая фигура. Черты лица не различимы, но я уверен – это Харди.

– Почему ты позволил мне умереть?

Начинается! Я ещё и виноват.

– Почему ты позволил мне умереть?!

– Отстань! Не все истории заканчиваются счастливым концом. Ты уже едешь в деревянном чемодане на тот свет, а у меня завтра новый трудный день. День рождения Ванесски. Нет времени дискутировать. Я должен хорошенько выспаться. Изыди и чюсс!

Весна. Март. Яркое воскресное утро. Я гуляю на террасе Замка. Глубоко вдыхаю чистый воздух, доброжелательно щурюсь на солнышко, слушаю весёлые голоса птиц. Их здесь так же много, как солдат перед войной. Подхожу к балюстраде, смотрю вниз на берег Майна. По распоряжению властей Замок закрыт для посетителей и двухэтажные туристические автобусы сначала как обычно заезжают на автостоянку, но, увидев грозное объявление, тут же разворачиваются и покидают запретное место.

Тёплый ветер мягко шелестит вечнозелёной листвой. Я удовлетворённо вздыхаю. Боже, как хорошо! Прошедшая зима выдалась суровой. По немецким меркам. На Рождество даже выпал снег. Пришлось надевать шапку и перчатки, чтобы во дворе вместе с Лукасом запускать в воздух петарды, фейерверки и прочую китайскую пиротехнику. Устраивать салют. Но теперь жестокие морозы до минус трёх давно в прошлом. Впереди нас ждёт лето. Я радуюсь этому вместе с флорой и фауной. Впрочем, я же сам часть фауны, а иногда и флоры. Дуб дубом, если говорить прямо.

Замковый колокол бодрым тренькаем созывает всех голодных в столовую. Хотя я и голоден, но на завтрак решаю не ходить. Всё равно с минуты на минуту за мной приедет Саша. Сегодня Федя устраивает у себя в саду гриль-парти в честь дня рождения дочери. Ванессе исполняется десять лет. Дата. Юбилей. И отличный повод для взрослых, чтобы вместе вкусно поесть и крепко выпить. Что же касается сквортцофского запрета покидать Замок без его разрешения, то я уже попросил полицая на входе, позвонить своему гигантскому шефу. Полицай – облегчённая версия Сквортцофа – оперативно связался с инспектором, доложил о моей просьбе и, получив «добро», молча мне кивнул: «Вали, мол». Так что, у меня здесь тоже всё схвачено.

Мобильник пытается разорвать мне карман и вырваться на волю. Это звонит Саша – он ждёт у ворот в нашем стареньком синем форде. Тащусь на выход из Замка.

– Халло!

– Халло!

Кроме Саши в машине сидит Катя. На её коленях серым клубочком свернулся «Иди, жри!» Услыхав наши приветствия, кот открывает один глаз. Наверное, я должен быть польщён таким вниманием августейшей особы. Но я проявляю, свойственное всем плебеям, неуважение к монарху.

– Халло, дармоед! Ещё хвост не отвалился?

«Иди, жри!» тут же закрывает глаз, делая вид, что мои слова к нему не относятся. Ну и ладно. Устраиваю себя возле Саши. Едем.

Садовое товарищество, в котором находится Федина дача, совсем небольшое. На дальней окраине Нашего Городка в строгом немецком порядке располагаются несколько десятков одинаковых одноэтажных домиков. Участки – четыре-пять соток. Вокруг домиков разбиты ухоженные клумбы с цветами, посажены декоративные кусты, плодовые деревья, из травы улыбаются глиняные гномики, вращают лопастями игрушечные мельницы, журчат крошечные водопады в бетонных чашах. Над крышами развеваются разноцветные флаги: американские, итальянские, хорватские, греческие, какие-то ещё. Летом на многих участках устанавливают надувные бассейны, батуты, качели для маленьких детей. Взрослые дети от тридцати и старше тоже с удовольствием качаются на качелях и прыгают на батутах, вопя от радости на все окрестности.