Сергей Владимиров - Бог жесток

Я усмехнулся.

— Вы уже сильно потратились.

— С того, что осталось…

— Этого мало.

— Но вы даже не знаете, сколько их было!

— И все равно боюсь прогадать.

— Я не могу дать больше, — в отчаянии прошептала Мария. — У меня дети…

— А у меня честь, — ответил я. — Паршивая, но честь. И она стоит дороже.

Женщина предложила телевизор. Следом за ним — ковер. Еще немного — и, забыв про стыд, отдалась бы сама.

— Именно так вы и покупали всех тех подонков, которые были здесь раньше?

Мария вновь зарыдала.

— Ин-фор-ма-ци-я, — по слогам произнес я. — Это все, что мне нужно. Со своей стороны гарантирую, что ничего не скажу следователю о сокрытых деньгах, если, конечно, они не будут напрямую связаны с преступлениями.

— Нет, нет, — заторопилась она. — Откуда мне знать? Когда я пришла, входная дверь была открыта, а Лена уже… уже холодная… Я выключила газ, открыла окна… Я чуть сама не потеряла сознание… И тут же с улицы вызвала скорую и милицию…

— Вы забыли сказать о деньгах.

— Деньги? Я знала, где они лежат. И рубли, и доллары… У Лены был тайник. Она иногда давала мне их оттуда. Но в чем я виновата? Они бы ей все равно уже не пригодились… Она и при жизни ими почти не пользовалась… Странная… Будто не от мира сего… А мне… Я ведь мать-одиночка. Я нуждалась. Я как-никак была ее подругой, — крепчала отповедь Марии.

Я не перебивал, всматриваясь в ее лицо, круглое и скользкое, как обильно промасленный блин. Что могла ждать от жизни она? Что остается тем, кого создатель обделил привлекательностью и красотой? Смирение? Зависть? Ненависть? Можно ли осуждать их?..

— Она всегда была счастливой, ей всегда везло. — И уже не прорвавшаяся на поверхность зависть, а что-то ядовитое питало голос подруги Лены Стрелковой. — Ее любил Солонков, ее хотели другие парни, к ней тянулись все. Всегда в центре внимания, будто Богом избранная. Преподаватели ее ценили, единственной, кому могли сделать поблажку, стоило ей похлопать своими голубыми глазами и что-то промурлыкать. А мне… все… все самой… всегда… везде… Одна страдала, одна мучилась, одна детей нянчила… И на двух работах… Лена мне сказала как-то, что у меня уже седые волосы и морщины… Тридцати не было… Еще бы! Она хоть одна, без мужа, да помощники были. Один Олег Пастушков чего стоил…

— Он был ее любовником?

— А что от такой еще может быть нужно?

— Имела ли она еще мужчин?

— Конечно. Мужики всегда к ней липли.

— Кто они?

— Откуда мне знать? Но это и так понятно, — отвечала Мария с плохо скрытой злостью.

— Что еще вы можете сказать про тот день, когда умерла Лена?

— А что еще я могу сказать? — изумилась она с новым раздражением.

— Не было ли чего подозрительного? Никто не попадался вам навстречу во дворе, когда вы заходили к своей подруге?

Если она и сейчас ерзала, то наверняка от нетерпения поскорее избавиться от моего общества.

— Да нет же, что вы ко мне привязались?!

— Теперь напрягите память. Вспомните кражу Александра Солонкова.

— С чего бы мне ее вспоминать? — огрызалась Мария. — Я узнала, что его посадили, гораздо позже. Когда это случилось, я уже была замужем и не общалась с подругами.

— Удивляетесь вы или нет, но ваше замужество мне тоже интересно. Ведь вашим первым мужем был… Побер?

Марию всю скривило, словно ей насильно всыпали в рот стрихнин.

— И что с того?! Он тоже в этом замешан?! Вот только мне нет до этого никакого дела. Он мне давно не муж.

— Меня интересует…

Но оказывается, сам того не желая, я наступил на больную мозоль.

— Если хотите знать, он всегда засматривался на нее. Даже когда ухаживал за мной. Грязный, низкий кобель!

— Он кобель, она самка, — пробурчал я. — Какую же роль вы отводите себе?

— Не смейте меня оскорблять! Я порядочная женщина! — воскликнула Мария с праведным гневом.

— Как звали вашего первого мужа? — перебил я.

И она сказала мне это. Короткое сочетание имени и фамилии, швырнувшее меня в прострацию. Но Мария была слишком ненаблюдательна, чтобы заметить мое состояние. А по большому счету, оно ее вовсе не интересовало. Выталкивая меня за дверь, она продолжала о своем. Надежда, сквозящая поначалу в ее интонации, сменилась уверенностью.

— Вы ведь сдержите свое обещание? Да, да, я вам верю. Вы же благородный человек. Благородный, благородный, я знаю.

Дождавшись моего молчаливого кивка, женщина облегченно вздохнула и полными любви глазами обвела свою маленькую комнатку. Взгляд ее не остановился на старом шкафу, скрипящем, вытертом диване, замызганном зеркале. Было другое, ради чего стоило теперь жить: ковер, телевизор, мягкая мебель, натуральная шуба и предел мечтаний — своя, пусть и однокомнатная, но уютная квартирка с телефоном, балконом и окнами во двор.

Да, еще дети…

Из «офиса» я сделал несколько звонков. Сначала в детский дом. Жанна Гриневская сообщила, что о Саше Стрелкове у нее до сих пор нет никаких известий, и я в свою очередь тоже не смог ее особенно обнадежить.

— В любом случае будем поддерживать связь, — сказал я.

— Будем, — вздохнула она.

В ее голосе пробивались нотки отчаяния. Честно говоря, я не ожидал, что эта красивая деловая женщина способна так глубоко переживать. Тем более речь шла о чужом ребенке, и знала его Гриневская всего лишь два месяца.

Иванов недовольным сонным голосом поведал мне, что среди клиентов Вальки Гуляевой никогда не было человека с внешностью навестившего меня лжесутенера и что отпечатки пальцев, снятые с куска арматуры, принадлежат недавно освободившемуся Александру Петровичу Солонкову. Также он мне подсказал, по какому телефону я смогу связаться со следователем Голубевым. Я позвонил, и Валерий Игоревич мягким интеллигентным голосом выразил желание непременно со мной встретиться. Но прежде чем навестить его, я решил совершить еще один малоприятный визит.

Я отомкнул дверцу стоявшего в моем кабинете сейфа и в завалах винно-водочной стеклотары нашел наручники и пистолет. Лицензию на оружие я получил совсем недавно, но еще ни разу не стрелял из своего ИЖа, а брал его с собой лишь в экстренных случаях. Сейчас я подозревал, что такой случай наступил.

Удары ногой по дощатой калитке в частоколе. Рыжий монстр, захлебнувшись лаем, кидается на меня, растягивая во всю длину стальную цепь. Вскоре из дома появляется воспитатель, опустившийся, небритый и нечесаный. По его отекшему лицу непонятно, с похмелья он или только что проснулся. Впрочем, он мог легко совместить то и другое.

Пес присмирел и забился в угол участка под навес, поджав хвост. Судя по поведению собаки, придурковатый Побер был вовсе не безобиден и не смешон.

— Кого еще носит?