Сергей Владимиров - Бог жесток

— Вы ничего не слышали о Людмиле Гориной? — внезапно спросил я.

Нас не занесло на опасном скользком повороте. Женщина посмотрела на меня как-то странно, но ничего общего с паникой или страхом в ее взгляде я не уловил. Стрелка спидометра держалась на отметке восьмидесяти километров в час.

— А я должна была слышать о ней? — спокойно отреагировала Жанна Гриневская. — Кто она такая?

— Хотелось бы мне знать, — отозвался я.

Но даже ее отчужденное спокойствие не смогло до конца развеять моих подозрений.

По моей просьбе Жанна Гриневская высадила меня у СИЗО. Первым человеком, которого я встретил там, оказался следователь Иванов, неопрятный и удрученный. Он был занят тем, что рассматривал свои пожелтевшие от никотина пальцы.

— Ты и этот слизняк Голубев развалили мне все дело, — хмуро приветствовал меня он. — Вот и делай после этого людям добро. Минуло трое суток, Гуляеву надо выпускать, все мои наработки — псу под хвост. Но ты не думай, что я ее не подозреваю и не буду копать. Какого вы мне убийцу подсунули, мать вашу?! Дохлей дохлого! А на жмурика все списать можно.

— Не кипятись, — сказал я. — Когда Вальку выпустят?

— Как подпишу документ об освобождении, так и выпустят, — ответил следователь. — А ты небось желаешь ее с цветами встретить? Лишнее. Она тебя сама озолотить готова. И даст еще. Бесплатно.

Я пропустил ядовитые слова Иванова мимо ушей, забрался во внутренний карман и достал обещанное.

— Благодарю, — смягчился Иванов. — О таком шампуне я и мечтал. Как считаешь, прекратят теперь волосы лезть? Перхоть исчезнет?

— Если верить рекламе… — заикнулся я.

— Ни хрена не прекратят! — отрубил он. — Это у меня нервное. Жена, тварь, завела любовника и хочет, чтобы дети называли его папой. А мы еще даже не в разводе и живем под одной крышей. Но тебе все равно спасибо. Если немного подождешь, увидишь свою ненаглядную шлюшку.

Я ответил, что готов подождать.

Спустя полчаса она вышла и неуверенной походкой направилась мне навстречу. Последний раз я видел ее в момент ареста и сейчас удивился, почему так быстро забыл, как она выглядит. Даже когда она была накрашена, то казалась невзрачной и серой, хотя черты ее лица были определенно милы, и ни в походке, ни в жестах не наблюдалось никакой порочности. Я не мог представить ее ни в откровенном бикини, ни в шикарном вечернем платье; я вижу ее в заношенном халате, стоящей у плиты, и маленькие писклявые дети (а у нее много детей) крутятся под ногами и дергают за подол. Муж, скорее всего, старше ее, и его она не столько любит, сколько уважает, и смертельно боится, что он благодаря каким-нибудь «доброжелателям» узнает о ее прошлом. И чтобы не вызвать никаких подозрений, в постели она стыдлива и скованна, и это порой раздражает его. Вот только изложенное здесь — всего лишь будущее в идеале, а пока передо мной стоит настоящая Валька Гуляева — двадцатилетняя девица, не способная к состраданию, наплевавшая на понятия нравственности и морали, абсолютно неразборчивая в связях и превратившая любовь в бизнес. Но обращается она ко мне сейчас неожиданно робко:

— Я не знаю… как мне благодарить тебя… Это… это было так ужасно…

На ее бесцветных ресницах дрожат слезы, одна срывается, скатывается по щеке. Кожа у Вальки жирная, сальная. Внезапно меня начинает раздражать ее поведение, вероятно, я вспоминаю грязные намеки Иванова на тему все той же благодарности.

— Прекрати, — говорю я резко. — Предаваться слюням будем позже. Сначала о деле.

Девушка поспешно кивает.

— Многое я выяснил, но кое-что до сих пор осталось загадкой, — сказал я, увлекая Вальку подальше от здания СИЗО. При этом моя рука бесстыдно лежала на ее талии. — Убийство совершил человек, о котором ты даже не слышала, но вот сообщником оказался сослуживец твоего деда. Его звали Федор Пырин. Именно он открыл входную дверь и впустил убийцу.

Валька остановилась и потерянно посмотрела мне в глаза.

— Я знаю его, — вскоре произнесла она. — Дед часто приводил его к нам домой, хотел, чтобы я вышла за этого Пырина замуж. Якобы тогда гулять перестану. А я этого вонючку терпеть не могла, да и он прямо сказал, что я шлюха и жениться на мне не намерен. Правда, мы с ним спали несколько раз, и дед был в курсе, вот только не знал, что потом мне Федор за каждую такую ночь бабки отстегивал. Всегда зажать хотел, гнида!

— То есть твой дед и Пырин были в достаточно близких отношениях? — предположил я.

— Закадычные дружки, особенно когда есть что выпить, — презрительно фыркнула Валька. — Дед ему все обо мне выкладывал, да под сочинит еще, чего в помине не было, нашел слушателя, перед кем дерьмом вымазать. И еще надеялся, дурак старый, что Пырин меня такой возьмет. И СПИД у меня, и наркоманка со стажем, и без мужика, как без воздуха, не могу, а если оргия, так визжу от восторга. Знал бы ты, как мне от этой любви блевать охота, член увижу — выворачивает наизнанку, боль, грязь, мерзость, но приходится, куда деваться, ничегошеньки же не умею…

— А про сутенера, про избиение в подъезде он тоже рассказывал?

— Да о чем хочешь! — с ненавистью резанула Валька.

Только тут все встало на свои места, и для меня больше не было загадкой, каким образом Александр Солонков, выдававший себя за сутенера, получил столь исчерпывающую информацию о моей клиентке и обо мне. Схема была проста, если не сказать примитивна: сторож — воспитатель — убийца.

— Получается, — догадалась девушка, — это Пырин принес окровавленный нож и подбросил его в кухонный стол, а потом анонимно сообщил в милицию?

— Сообщить мог убийца, — сказал я. — Но сути это не меняет.

— Когда были поминки, Федор несколько раз заходил на кухню и даже вызывался мыть посуду, — вспомнила Валька.

Темы для разговоров иссякли, и мы надолго замолчали. Теперь меня тяготило ее присутствие, я чувствовал, что такую же неловкость испытывала и она, но что-то заботило девушку сильнее.

— Я не хочу возвращаться домой, — наконец решилась она. — Во всяком случае, не сегодня. Сначала смыть с себя тюремную грязь, морально подготовиться… Ведь эти «сердобольные» соседи теперь всю жизнь будут видеть во мне убийцу.

Она смотрела на меня почти умоляюще, ресницы трепетали. И не знай я Вальку с весьма пикантной стороны, я бы ни за что не поверил, что этот неуверенный взгляд принадлежит холодной, расчетливой проститутке.

— Пойдем, — сказал я. — Переночуешь у меня.

И ощутил пожатие ее маленьких холодных пальцев.

На «Бейкер-стрит» царил типичный холостяцкий бардак. Я попытался вспомнить, когда последний раз приходил сюда с женщиной, и не сумел. Посмотрел на Вальку. Женщина в данный момент очень даже доступная, но после всего случившегося я не мог прикоснуться к ней. Нельзя сказать, что она меня совсем не возбуждала, просто мне казалось, что она видит во мне прежде всего друга и я должен оставаться для нее именно в таком качестве.