Мария Жукова-Гладкова - Трудно быть богатой

А товарища (господина?) Сидорова присутствие моего первого гостя явно смущало. Или беспокоило? Может, даже страшило? Поэтому он не задал тех вопросов, ради которых пришел ко мне домой — по крайней мере, так мне показалось. Он переливал из пустого в порожнее то, о чем мы уже говорили и в медицинском учреждении, и у него в кабинете. Я подыгрывала, не желая настраивать милицию против себя. И Андрей Геннадьевич явно это понял. На самом деле к моему подсознательному страху добавилась еще и жалость. Забитый совковый мужик, с самой заурядной внешностью, уже лысеющий, возможно, подкаблучник, с небольшой зарплатой и без каких-либо перспектив. Ведь я сама отношусь к той же части нашего общества, так сильно расслоившегося в последние годы… Как ему, наверное, сейчас неуютно: ведь напротив него сидит молодой красивый самец, у которого есть все…

— Ольга Викторовна, мне хотелось бы завтра пригласить вас к нам, — заявил Андрей Геннадьевич, закрывая папочку. — Будьте добры, подойдите, пожалуйста, часика в два.

— А разве вы сегодня не задали все вопросы? — удивленно посмотрел на опера Камиль. — По-моему, Ольга Викторовна вам все рассказала.

— Нужно будет сделать фоторобот. В квартире Ольги Викторовны это невозможно, как вы сами понимаете.

— Да, конечно, я приду, — пискнула я.

— Спасибо, — Сидоров поднялся из-за стола. — Значит, жду вас завтра в два.

Когда я закрывала за онером дверь, он обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и покачал головой, но сказать ничего не решился: хотя Камиль и остался на кухне, он бы все услышал.

Я вернулась на кухню. Мой первый гость сидел, глядя в окно, погрузившись в глубокие размышления.

— Менты всегда весь кайф сломают, — наконец произнес он и повернулся ко мне. — Я сегодня не останусь у тебя.

Он сходил в комнату, оделся, целомудренно поцеловал меня в щечку и ушел.

Я не знала, радоваться мне или плакать, и не понимала, что чувствую — или не хотела понимать. Я один раз уже обожглась… И сколько мне было лет тогда? И сколько сейчас?! Я — взрослая женщина, мать двоих детей, но… Я стала вспоминать, как себя вела сегодня вечером. Что говорила, что позволила Камилю… В общем, занималась дурью, как какая-нибудь школьница. Боже, как я хочу ему отдаться…

Я долго не могла заснуть и лежала, глядя в потолок широко открытыми глазами. Что было нужно от меня Камилю? Такие парни, как он, могут позволить себе любых женщин, вот именно — любых. Но он пришел ко мне. Кто он? Зачем я ему нужна? А ведь нужна зачем-то… Если бы Лешка вдруг решил вернуться, я бы это еще могла понять: общее прошлое, общие дети, его отец относится ко мне, как к родной дочери, и даже Надежда Георгиевна меня приняла.

Я также могла бы понять интерес какого-нибудь мужчины среднего возраста и внешности на подержанных «Жигулях», если бы тот помог мне поменять колесо на пустынной загородной трассе. Андрея Геннадьевича, например. Кстати, а он с какой целью тут сегодня появлялся?

Но с другой стороны, ведь встреча с Камилем на шоссе была случайной. Не мог он ее подстроить, то есть подкинуть те гвозди, на которых я прокололась. Да и кто я такая, чтобы это все подстраивать? Зачем?! Неужели я в самом деле ему понравилась, как восточным мужчинам нравятся натуральные блондинки? Помню я свои шоп-туры в Турцию и отдых в Сухуми… Грузин или турок произносит «дэвушка» одинаково: утробно-урчаще, с причмокиванием, цоканьем и сопровождает раздеванием масляными глазами. Вот почему в Турции мне тут же захотелось научиться стрелять. В случае Камиля возникла диаметрально противоположная реакция — ему хотелось отдаться.

С этими мыслями и воспоминаниями я заснула.

Утром, планируя свой распорядок дня, я вспомнила про встречу с Андреем Геннадьевичем, назначенную на два часа, и решила, что сейчас в больницу к Лешке не успею, да и с утра в больнице должны быть процедуры. Поеду вечером после визита в милицию.

Поскольку холодильник еще не опустел, и в магазин мне не требовалось, а квартиру, как обычно, было убирать лень, я решила немного поработать над «Розовыми страстями — 2». Прочитав свою электронную почту, почерпнула немного новой информации по лесбийским утехам и состряпала на ее основе очередную главу.

В двенадцать тридцать компьютер выключила, быстро перекусила, затем занялась макияжем — не для Андрея Геннадьевича, для Лешки. Надо будет сразить бывшего наповал, разумеется, в переносном смысле. В прямом он и так валяется на больничной койке. А вдруг мой новый имидж поможет ему быстрее поправиться? Слышала я, что воля к жизни творит чудеса. Хотя в больнице, наверняка, найдется немало медсестер с нищенской зарплатой, готовых всячески способствовать процессу выздоровления нефтяного короля. Там, наверное, уже очередь. Еще лицо поцарапают, и волосы родные жалко, если вырвут. Зря я что ли новый имидж создавала? Может, в самом деле прихватить что-нибудь для самообороны? Вот только что?

Я стала вспоминать, чем в моих собственных романах героини сражаются за мужиков. Ногтями — раз, зубами — два, тарелки об головы соперниц разбивают — три, стреляют из пистолетов — четыре. Свои родные ногти и зубы было жалко, поэтому эти два варианта я отмела сразу же. Да и в процессе такой схватки сама вполне могу пострадать, как не имеющая достаточной практики. Тарелку с собой прихватить? Жалко тарелку, дети и так их постоянно бьют. И куда мне ее класть? В сумочку не поместится. Мешок взять? Так ведь каждый идиот будет спрашивать, чего это я с тарелкой разгуливаю, да и Лешка меня на смех поднимет. Умеет, сволочь, очень даже оскорбительно.

В общем, от тарелки пришлось тоже отказаться. Пистолета в доме не было, автомата тоже. Попросить у кого-нибудь? У сотрудников службы безопасности «Алойла» наверняка все это имеется. Надежде Георгиевне позвонить? Попросить выделить? Кстати, а почему бы и нет? Должны быть у меня средства самообороны? Ведь если на Лешку совершено покушение, значит…

Ничего это не значит, — сказала сама себе. Ты никому не нужна, Оля. И обойдешься без средств самообороны. И ни с кем за Лешку сражаться не будешь. Отдашь его без боя. В первую очередь потому, что тебе самой не нужен ни он, ни его деньги. И вообще ты предпочла бы его больше никогда в жизни не видеть. Как и его мамочку. А вот Камиля… Дура, его ты тоже возможно видела в последний раз. И вообще — хватит вести себя, как шестнадцатилетняя школьница!

Я вошла в уже знакомое мне здание, где работал Андрей Геннадьевич, без десяти два, припарковав «Запорожец» недалеко от входа. Двое курящих на улице милиционеров улыбнулись мне, показательно переведя взгляды с потрепанной машины на меня. Разумеется, моему новому имиджу, за исключением одежды, больше соответствовала бы «жирная» «БМВ» или хотя бы «ауди».