Елена Басманова - Кот госпожи Брюховец

– О шансонетках и о розочках пишут в газетах, – Бричкин робко пришел на выручку хозяйке.

– А Дарья Анисимовна, – иронически продолжил Клим Кириллович, всеми силами стремившийся скрыть истину от родителей девушки, – особа весьма проницательная, она и пьяная кричала господину Фрахтенбергу, что он может убить и закопать! Кроме того, я, к счастью, не в ее вкусе. Ее привлекают молокососы, «котики». До тех пор, пока на горизонте не появится богатый коммерсант в белом.

Доктор Коровкин с наслаждением наблюдал за Мурой. Она выпрямила спину, подняла подбородок и с вызовом смотрела прямо ему в глаза.

Напрасно он старается ее задеть! Напрасно ревнует к греку! Она-то знает, что тощие дамы господина Ханопулоса не привлекают! Да и собственными глазами видела бесплодные ухищрения Дашки!

Клим Кириллович выдержал испепеляющий взгляд Муры и неосторожно завершил свои многозначительные рассуждения шуткой:

– Впрочем, еще не все потеряно. Возможно, ваше следующее расследование потребует явиться в «Аквариум». Лучше в мужском наряде. Он вам будет к лицу. А маскарадному искусству научит вас Софрон Ильич. Переодевался же господин Бричкин в женский костюм, отправляясь на встречу с Крысиным Королем.

Вирхов побледнел и воззрился на Клима Кирилловича. Повисла пауза.

– Не расстраивайтесь, Карл Иваныч, – доктор мысленно ругал себя за болтливость, – и Глаша не признала в принесенной вами бездыханной девушке Софрона Ильича...

– А что за Крысиный Король? – недоуменно спросила Брунгильда.

Ошарашенный Вирхов с досадой махнул рукой.

– Ерунда. Безобразничал Васька-Кот, устроил логово в лабиринтах городской канализации. – Он покосился на смущенного Бричкина. – А я-то, старый дурак, все понять не мог, почему Мария Николаевна так тяжеленька. Вы артист, милостивый государь, подлинный артист. Однако мы слишком утомили хозяев своим присутствием. Нам пора. Я уже три ночи на ногах. А завтра с Васькой-Котом разбираться, мерзавец убил свою подружку-мещаночку. Есть доказательство – записочка жертвы.

Гости поднялись.

– Кстати, – обернулся на ходу Вирхов, – я забыл вам сказать, Мария Николаевна, на Николаевском вокзале встретил я господина Ханопулоса, он уезжает в Крым. Просил передать, что никогда вас не забудет.

Мария Николаевна застыла у рояля. Вирхов еще что-то смущенно говорил о портмоне господина Ханопулоса, обнаруженном у Васьки-Кота, об исчезнувших сиреневых носочках, по причине несвежести спрятанных туда чистоплотным греком, всегда носившем с собою запасную пару на непредвиденные случаи.

Она не слышала, как гости и хозяева обменивались последними любезностями перед расставанием, как сговаривались относительно завтрашнего дня. Она смотрела на свое отражение в черной крышке рояля.

– Он уехал навсегда, – чуть слышно прошептала она.

– Но не на Луну же, – отозвался незаметно подошедший к ней Софрон Ильич Бричкин. – Он вернется...

– Нет, – повела головой Мура. – Папа проговорился при нем, что я занимаюсь сыском. Он боится, что я раскрою его тайну. Но боится напрасно. Я никому, никому бы не сказала...

Она закрыла лицо ладонями. Бричкин не знал, как утешить хозяйку.

– Мне стыдно было сегодня взглянуть на папу, – владелица детективного бюро тихо всхлипывала, – господин Ханопулос принес мумию фараона Аммен-Хофиса. Она удивительно похожа на настоящие мумии, что показывал нам в Эрмитаже профессор Тураев. Софрон Ильич, когда я ее увидела, в моем мозгу сверкнула молния, озарение, догадка. И все соединилось: и желание разбогатеть в три дня, и кипучая деятельность, и поддельные ковры, и предложение сделать чучело из Рамзеса, и разорванная наволочка, и затопленная печь... И его уверения, что тиара Сантафернис подлинная; только французы считают, что тиара подлинная, но профессор Веселовский, и лондонский «British museum», и немцы отрицают это: корона спаяна в двух местах не по способу древних...

– Мало ли в Лувре фальшивых щитов, кинжалов, которыми возмущаются парижане, мало ли под Парижем фабрик по производству фальшивых древностей? Знаете, там делают и египетские мумии, а потом доставляют их на Нил. Не расстраивайтесь, дорогая Мария Николаевна, – шептал Бричкин, – это коммерция.

Но Мария Николаевна расстроилась еще больше.

– Я сама видела на груди у мумии серебряную цепочку с топазом. Кроме того, шприцы, креозот, мышьяк, глицерин, бинты и... об асфальте для брюшной полости писал еще Диодор Сицилийский. У египтян процесс бальзамирования занимал семьдесят дней, а господин Ханопулос забальзамировал кота за три дня... Он потомок великого Канопа и владеет искусством бальзамирования. И это был кот госпожи Брюховец. Его подкинули в гостиницу, и он залез в постель Эроса, он сам мне рассказывал.

Бричкин деликатно молчал и смотрел на младшую дочь профессора Муромцева с нескрываемым восхищением.

– А господин Глинский, видимо, за хорошие комиссионные ищет состоятельных клиентов для изделий господина Ханопулоса...

Мура причитала и всхлипывала, ей было невыносимо грустно, что волнующие античным совершенством руки, от прикосновений которых она впервые познала неведомую ей сладость томления, в эти же дни бесстрастно потрошили кота госпожи Брюховец.

Бричкин кивал в знак согласия, вздыхал и утешал хозяйку:

– Мы никому и не скажем, особенно нашей клиентке. Но вас, Мария Николаевна, я поздравляю, вы успешно справились с первым делом. Видимо, на это есть Божья воля и заступничество святого Серафима Саровского...