Александр Савельев - Аркан для букмекера

Давно стемнело. На жильца дома, приехавшего в милицейской машине, никто не обратил внимания. Рогалева без шума вывели, спустили в подвальное помещение и пристегнули наручниками к балке металлоконструкции. Подкрепившись стаканом водки, Шацкий приступил к допросу:

— Эти ключи от квартиры Кривцовой?

— Кривцовой? Кто такая? Почему не знаю?

— Антонина. Ваша подруга.

— У Тоньки фамилия Кривцова? Ни в жисть не подумал бы. А в чем дело?

— Ключи от ее квартиры?

— Ключи? Какие ключи?

— Вот эти.

— Да. От ее. Она мне их сама дала после смерти мужа.

— Прекрасно. А почему вы решили, что происхождение этих ключей интересует меня в связи со смертью ее мужа?

— Ничего я не решил. Вы спрашиваете — я отвечаю. Ни в жисть. Еще есть вопросы?

— Очень торопишься?

— Неужели? Чего я не видел в этом вонючем подвале? Я чист. Грехов на мне никаких нет. Освобожден по амнистии. Подчистую. Вот так. И не надо мне лапшу вешать.

— Почему в опорном пункте ипподрома вы сказали, что незнакомы с Антониной Кривцовой?

— Я так сказал? Ни в жисть.

— Именно так и сказали.

— Значит, были на это причины.

— Виктор Иванович, по-моему, он еще до конца не врубился, куда попал и что его ожидает. Может быть, отложим разговор с ним до завтра?

— По-видимому, придется. Обработай его для профилактики. Прочисти мозги. Пусть поразмыслит ночью, сообразит, что ожидает его в обозримом будущем.

Помощник Шацкого не нуждался в дополнительных указаниях. Он принадлежал к той категории молодых людей, которые определились в выборе жизненного пути с раннего детства. Пацаном он вошел в преступную группировку, попал на заметку ее главарям и начал с их помощью планомерное вхождение во власть по программе значительно более строгой, чем некогда в пионерских организациях и сейчас — в скаутских. Его определили в спортивную школу рукопашных единоборств, категорически запретили курить и употреблять спиртное, освободили от участия в уличных групповых побоищах и от всех других противоправных действий, всячески поощряли интерес к учебе и требовали неукоснительного соблюдения внешней добропорядочности. Родители не могли нарадоваться на сына, не подозревая о его пожизненной принадлежности к преступной группировке.

По окончании средней школы юноше предложили выбор профессии: организатора производства, экономиста или юриста. Он выбрал учебу в милицейской школе и вскоре с блеском ее окончил.

Шацкий считал помощника своей «правой рукой», поручал ему самые щекотливые задания, полагаясь на него, как на самого себя.

Приняв слова Шацкого как руководство к действию, Данилюк, такова была фамилия любимого помощника, вооружился резиновой дубинкой и стал основательно, со знанием дела, избивать Рога-лева. Он бил по спине, плечам и легким, перемежая с ударами по голове, зная, как они отупляюще действуют на жертву, превращая в безвольное податливое животное.

— На сегодня, думаю, с него хватит. Пусть отлежится, подумает, что к чему, и решит, как себя вести завтра. Ключи от гаража я возьму, чтобы не беспокоить тебя спозаранку. Приеду пораньше и с утречка поработаю с ним. Тебе необязательно приходить. Сегодня ты преподал ему хороший урок. Надеюсь, он станет ему наукой.

Данилюк усмехнулся: «Как же, как же! Знаем, как ты будешь завтра работать. Тебе бы только остаться наедине с ним, уж отведешь душу, садистская морда».

Утром, чуть свет, Шацкий был в гараже и снова накинулся на Рогалева со своими вопросами.

Резиновая дубинка сушила руки. Шацкий вскоре забросил ее и стал работать ногами. Бил долго, с остервенением. Рогалев не сознавался в убийстве. Шацкий дожидался, когда он очнется, и начинал все сначала.

Минувшей ночью сознание Рогалева несколько прояснилось. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Все тело ныло от побоев. Где он и как попал сюда, не помнил. Последнее, что сохранилось в памяти, — пустая Тонькина квартира. И все. Полный провал. Поэтому появление утром Шацкого крайне его озадачило. Вскоре он понял, чего от него хотят: признания в убийстве.

«Нет, в тюрягу я больше не пойду. Хватит с меня того, что там натерпелся. Буду терпеть, сколько смогу. Когда-то ему надоест. Он все-таки человек, не скотина».

Шацкий не разделял его оптимизма. Продолжал бить и допрашивать.

— Вариантов у тебя нет. Или ты признаешься в убийстве Игоря Николаевича, или отправляешься к праотцам без покаяния.

Вскоре тело превратилось в сплошной синяк. Рогалев то и дело проваливался в пустоту, а когда сознание прояснялось, молил Бога вступиться и прекратить эту зверскую пытку.

До обеда Шацкий избивал равнодушно, без ненависти и сочувствия, не мучаясь угрызениями совести и не злорадствуя, как если бы выполнял не очень приятную, но крайне необходимую работу. Но постепенно он озверел. Рогалев раздражал его упорством. Было обидно. Он, майор милиции, не может обломать щенка, в сущности, не нюхавшего по-настоящему жизни. Очень обидно. Уперся, и ни в какую.

На следующий день у Шацкого появился спортивный азарт.

Признается к обеду или нет?

На третий день он потерял терпение и бил уже, не думая о конечной цели, забыв, ради чего все это, вкладывая в удары всю злость, выплескивая таким образом все накипевшие обиды.

Когда Рогалеву удавалось немного прийти в себя и в мыслях появлялся просвет, он спрашивал Шацкого:

— Почему вы не верите мне? Я говорю правду. Я не убивал. Почему вы не хотите проверить мое алиби? Почему вы не хотите разобраться в мотивах убийства? Кому оно было выгодно? В конце концов, какие у вас доказательства моей вины? Давайте выкладывайте. Вместе и разберемся.

— Кино насмотрелся, мудак? Это пусть киношные пинкертоны ломают себе мозги и обивают ноги в поисках фактов, доказательств и прочей муры. Алиби, отпечатки пальцев, мотивы, орудия убийства — все это надо судьям. А я раскрою убийство, не выходя из этого подвала. Понял? Ты все выложишь сам, все подробности, как на духу. И мотивы, и орудия убийства, и кто тебе помогал. Я заставлю тебя это сделать.

Три дня Шацкий истязал Рогалева до потери пульса. На четвертый, спустившись в подвал, он обнаружил его без признаков жизни. Несчастный, видимо, умер ночью от внутреннего кровоизлияния.

В первый момент Шацкий от неожиданности опешил. Избивая Рогалева, он постоянно держал в голове мысль о летальном исходе и старался не допустить его. Но вот не усмотрел.

Стоя над бездыханным телом, Шацкий лихорадочно соображал, как незаметно избавиться от трупа.

В дверь гаража постучали.

— Кто там?

— Откройте, Виктор Иванович. Это я. Надо взять пустые канистры.

«Скрыть убийство от него все равно не удастся. Надо его пристегнуть, повязать кровью. Гараж его, он и бил. Нет, пожалуй, не стоит чересчур на него давить. Лучше все сделать по-хорошему, на обоюдных началах. Если не согласится, тогда другое дело».