Елена Басманова - Крещенский апельсин

– Я понимаю, – сказала она с легким вызовом, – вы слишком заняты… То теософками увлекаетесь, то усатыми барышнями… Но вы поклялись мне помочь.

Самсон, изумленный и дикими заявлениями малого дитяти, и его осведомленностью о его собственных встречах, сцепил челюсти в надежде смирить бурю эмоций, захватившую все его существо. Он надеялся, что нелепая ситуация как-нибудь разрешится сама собой.

– Я готов, – вымолвил он. – Чего прикажете, милая Джульетта? Яд? Кинжал? Пистолет?

Ксения не рассердилась. Напротив, ее личико озарилось счастливой улыбкой. Она наклонилась к Самсону и доверчиво прошептала:

– Пистолет не нужен, у дяди в сейфе есть.

Господин Шалопаев завел руки за спину, чтобы ненароком не задушить свою нежданную Джульетту.

– Милая синьорина Капулетти, – сказал он, с трудом справившись с новым потрясением, – пистолет есть и у меня. Давайте я застрелю господина Синеокова.

– Я знала, знала, что вы мне поможете, – обрадованно заговорила Ксения.

– Я превосходный стрелок, – продолжал шептать Самсон, соображая, как бы поделикатнее рассказать господину Горбатову о намерениях его племянницы. Может, увезет ребенка подальше от греха? – И вам утруждаться не надо. Я выслежу злодея и отомщу за вас и за вашу матушку. Сейчас рано темнеет, а в темноте легко скрыться.

– Верно, – ответила шепотом Ксения, – но в темноте труднее целиться. Промахнуться можно.

– Ради вас, милая Джульетта, я уж постараюсь, – заверил девочку Самсон, – Ромео сплоховать не должен. Договорились? Считайте, что Синеоков уже мертвец.

– Вы слишком торопитесь, – возразила Ксения, нервно расставляя фигурки для новой партии. – Хотя и настоящий Ромео, шекспировский, тоже был слишком горяч.

– Неужели вы передумали?

– Нет, все решено окончательно и бесповоротно, – заявила мстительница и встала. Она шмыгнула за пальму, повернулась к столику слева и, выдвинув из-под столешницы ящичек, достала фотографию и протянула ее Самсону. – Это моя мать. Ее звали Пьерина Леньяни. Пусть ее образ вдохновляет вас на месть. Спрячьте быстрее.

Мельком взглянув на фото девушки в пышном балетном тюнике, Самсон сунул его во внутренний карман сюртука.

– Я так и понял, – кивнул он. – Так злосчастным шутником с костылями на благотворительном балу был господин Синеоков?

– Что вы к нему привязались? – Ксения не на шутку рассердилась. – Он ни при чем. Он тоже пострадал. Я думала, он нас опередит и сам застрелит негодяя.

Картина, секунду назад казавшаяся Самсону ясной, подернулась густым туманом.

– Назовите имя, – потребовал он.

– Мне противно его произносить, – скривилась Ксения.

Самсон вздрогнул, когда за его спиной раздался ликующий голос мадемуазель Жеремковской.

– Самсон Васильевич! Мы почти уговорили Наталью Аполлоновну поехать к баронессе!

– Поздравляю, – сказал он с натянутой улыбкой и оглянулся: вслед за Аглаей к ним подошли и супруги Горбатовы.

– Вы ведь будете у Карабич в понедельник, правда? – щебетала Аглая Петровна. – И Наталье Аполлоновне не будет одиноко среди стольких друзей.

– Тогда я тоже хочу поехать туда, – заявила Ксения. – Мне тоже нравится ваше общество.

Самсон чувствовал, что щеки его розовеют.

– Надо же уметь так обольщать красавиц, – восхитился добродушно господин Горбатов. – И Ксения ожила, разрумянилась, глазки блестят. Да вы, я смотрю, шахматы забросили и увлеклись беседой. О чем толковали, если не секрет?

– Не секрет, – начал Самсон, – мы говорили…

– Я рассказывала Самсону Васильевичу о том, кто умеет бесследно исчезать, – перебила своего Ромео девочка.

– И кто же? – Хозяин улыбнулся Самсону. – Фокусник? Иллюзионист?

– Хуже, – заявила Ксения. – Настоящий Сатана!

Ольга Леонардовна Май уединилась в своем служебном кабинете. Из всех редакционных помещений лишь он не подвергся разгрому, учиненному взбесившимся Синеоковым. Она только что вернулась из салона, где обычно по средам подвергала себя процедурам, помогающим сохранить молодость, красоту и здоровье. Обычно массаж, лечебные маски, эмалировка лица приводили ее в превосходное состояние духа и сил физических прибавляли – хотелось горы свернуть.

Но сегодня даже процедуры не взбодрили. Хотя первая половина дня складывалась вполне рутинно. После полудня, отпустив Фалалея с Самсоном в Спасо-Бочаринскую церковь на отпевание замороженной Эльзы, она подписала служебные бумаги и счета, подготовленные Треклесовым, и отправила его к адвокату с поручением подготовить иск о взыскании морального ущерба с газеты «Брачный листок», заявившей на своих страницах, что «Флирт» – журнал для идиотов. Мнение чахлого конкурента Ольгу Леонардовну интересовало мало, но она никогда не упускала случая посутяжничать, если светило пополнение редакционной кассы.

Затем коротко побеседовала с Синеоковым. Театральный обозреватель пребывал в меланхолии и с недоверием отнесся к ее новости о том, что обнаружилась сестра блистательной Леньяни, которая может пролить свет на таинственную судьбу пропавшей балерины, и проживает она недалеко от редакции. Он с брезгливой ухмылкой выслушал Ольгино поручение взять интервью, но перечить не стал. На лбу его было написано, что он намеревается отделаться получасовым визитом. Самонадеянный франт не догадывался, что измаявшаяся от женской тоски пухлявая вдовушка его так быстро не выпустит из своих цепких ручек – давно уж жертву наметила, даром, что ли, в окно на красавчика пялилась. Ей, видишь ли, портреты женихов из Ольгиного альбома не приглянулись, принца подавай. И Ольга Леонардовна во имя счастья страдалицы, способной хорошо заплатить за свой каприз, не собиралась считаться с желаниями женоненавистника.

Но и она не знала, что спустя час он ворвется с редакцию с проклятиями, угрозами и в состоянии крайнего бешенства. Хорошо, что Данила пытался удержать бесноватого, самоотверженно бросался под ноги. Но предотвратить погром не мог. Единственное, за что ему спасибо, – задержал Синеокова, что и позволило Ольге скрыться на своей половине и запереться изнутри на все замки. Дверь между ее половиной и редакционной была крепкая…

В это время сбежал и Данила, – правда, успел дворника разыскать да у дверей поставить, чтобы, если погром перенесется на улицу, связать театрального обозревателя и посетителей в редакцию не пускать.

Слушать вопли Синеокова Ольге скоро надоело, и она, воспользовавшись черным ходом, ускользнула на прием в косметический салон, ибо поступаться своим здоровьем и красотой не желала.

Когда она вернулась, Данила доложил, что Синеоков заперся в умывальной и у него наступил нервный срыв – плачет, бедняжка. Сам конторщик уже успел кое-что прибрать. Госпожа Май оглядела руины в служебной прихожей и в сотрудницкой. Содранные со стен портреты красавиц, скомканные и мятые, валялись на полу. И лица уцелевших красоток, и бесформенные комки бумаги были покрыты четкими отпечатками следов мужских сапог – видимо, Синеоков в приступе необъяснимого гнева топтал их. Стул Данилы развалился, обломки аккуратно приставлены к тумбочке. Неприбранные останки еще двух стульев валялись посредине сотрудницкой, все столы там сдвинуты, стол Треклесова опрокинут, преградив путь в комнатку стенографисток. Госпожа Май надеялась, что «Ремингтон» не пострадал, и, слава Богу, телефон цел. Данила сгреб к печке с десяток разодранных журналов «Флирт» последнего выпуска, а менее пострадавшие экземпляры сложил в две пачки на подоконник. Клочки бумаг, сломанные карандаши, раздавленные чернильницы, перевернутая пепельница, скрепки образовывали у порога живописную, обильно сдобренную окурками кучку. Рядом валялись веник и совок – закончить работу Даниле помешало возвращение хозяйки.