Елена Басманова - Заговор стервятников

Сани домчали Вирхова и Фрейберга к началу Невского, до «Лейнера». Излюбленный петербургскими и заезжими немцами ресторан оказался полупустым. Метрдотель узнал гостей: мускулистого, подтянутого короля сыщиков с тщательно выбритым худощавым лицом и тучноватого, но энергичного судебного следователя. Он усадил почетных клиентов за удобный столик, лицом к дверям, уважая их профессиональную привычку занимать позицию, максимально выгодную для наблюдения. Оба были сердиты.

Фрейберг сделал заказ и принялся незаметно обследовать знакомый просторный зал. Стены зашиты панелями светлого дуба, окна задрапированы плотными темно-зелеными шторами. Все те же расставленные в шахматном порядке столики под белоснежными крахмальными скатертями, все те же угодливые официанты в пиджаках, с подвязанными под жилетами фартуками, доходящими до колен. Лица редких посетителей выражали то ли тягостные раздумья о предстоящей военной страде, то ли просто скуку, вызванную зимним холодом и мороком, отсутствием веселых дам и еще ранним для разгулов временем. Двое лысых толстяков в дальнем углу тихо переговаривались, видимо, о своих служебных делах: банковских ли, торговых ли; платье на них гражданское, прилично пошитое. Молодой человек в кителе с новенькими золотыми с черным мичманскими погонами глазел в окно на роящийся конус света, водруженный в ранней январской тьме. Трое служащих в зеленых мундирах с серебряным шитьем — из железнодорожников. И — за спинами Вирхова и Фрейберга — отраженный в зеркале напротив одинокий изможденный человечек, одетый, несмотря на не вызывающую сомнений азиатскую внешность, вполне по-европейски: костюм из темной шерсти в полоску, более светлый жилет, двойной отложной воротник у рубашки стянут галстуком в ненавязчивую крапинку. Погруженный в задумчивость, он держал обеими руками стакан с золотистым пивом. Длинные лоснящиеся его волосы скорбными черными прядями свешивались вдоль впалых щек. «Нет, не японец, — наметанным взглядом определил Фрей-берг, — скорее маньчжурец, китаец». Японцев королю петербургских сыщиков сейчас видеть в Петербурге не хотелось.

— Ну что пишут в газете, мин херц? — вежливо поинтересовался Фрейберг, закончив осмотр как раз к появлению официанта, ловко метнувшему на крахмальную скатерть бокалы с пенящимся пивом, блюдо с картофельным салатом, тарелки с пухленькими, окутанными шипящим маслом сосисками.

Вирхов оторвал взор от белого листа с жирными черными буквами, взглянул на свои пальцы — скоро читатели потребуют от издателей, чтобы к каждой газете прилагалась пара перчаток, — и, тщательно отирая руки салфеткой, ответил:

— Свершилось. Ночью японские миноносцы внезапно атаковали нашу эскадру на внешнем рейде Порт-Артура. До объявления войны. Возмутительная подлость, беспрецедентный шаг, среди цивилизованных стран недопустимый. Повреждены три наши лучшие броненосца. Порт-Артур на осадном положении. Николая поставили в безвыходное положение. — Вирхов пошарил светлыми глазками по согнутому листу газеты: — «По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии».

Фрейберг скривился.

— Этого следовало ждать давно. А как только Япония не захотела продолжать дипломатические переговоры по Корее, такая развязка стала неминуемой. Воинственная желтая раса обезумела от задора.

— Они обязаны были выждать ответ нашего правительства, — упорствовал Вирхов.

— Царь русский, помазанник Божий, скажет слово, значит, быть войне.

Фрейберг с раскаянием вздохнул. Хорошо, конечно, что Царский Манифест отвлек его друга от горьких размышлений по поводу судьбы Трифона Кошечкина, но король сыщиков чувствовал, что вместо одной каменной плиты угнетенности на душу водрузили и вторую, много тяжелее первой.

Вирхов расстегнул верхнюю пуговицу мундира.

— Вот увидишь, теперь город охватит эпидемия шпиономании, — с досадой изрек Фрейберг, — начнут ловить японских шпионов.

— Да у нас в столице и японцев-то по пальцам пересчитать можно, — ответил Вирхов, каким-то шестым чувством угадавший за спиной присутствие необычного азиата, и бросил на него взгляд через плечо.

— Вся надежда на Бадмаева. — Фрейберг понизил голос: — Недаром он катался по тем краям под видом торговца, коммерсанта. Если успел создать русскую резидентуру, информацию о шпионах достанем. Невинные не пострадают.

— Мне только японцев и не хватает, — пробурчал Вирхов, заметно расслабившись после кружки пива. — Мало того, что эсеры-бомбометатели наводнили город, так еще и бытовые убийцы, всякие кошечкины, будут разгуливать на свободе. Вот, оказывается, для чего потребовалась нашим прогрессистам судебная реформа! Вот за что погиб государь Александр-Освободитель! Чтобы безответственные краснобаи, оболванивая обывателей-присяжных, могли разводить турусы на колесах, избавляя преступников от возмездия.

— Совершенно согласен с тобой, мин херц. — Фрейберг потер волевой подбородок, самую выразительную часть своего лица. — То, что я сегодня слышал, ужасно. Обычный мужик, пьяница и разгильдяй, которого отовсюду выгоняли из-за воровства и лености, зарубил бедную мученицу-жену и своего же ребенка. При чем здесь освобождение народа из-под ига? При чем здесь Афродита и Жанна д'Арк? Чистой воды демагогия. Зато господин Пасманик, чье красноречивое словоблудие завтра же восхвалят все газеты, не будет знать отбоя от клиентуры. Он этого и добивается! Барышей! А вовсе не торжества закона!

— Кстати, милый Карл, не пояснишь ли мне по дружбе: а что тебя привлекло в этом процессе? — Вирхов почувствовал некоторое душевное облегчение, услышав из уст друга свои собственные гневные выводы.

— Все очень просто, мин херц, — искренняя улыбка, как всегда, сделала жестковатое лицо Фрейберга необъяснимо красивым. — Предвидел фурор. Хотел убедиться, что этот нищий убийца-пьяница лишь орудие в руках злоумышленников.

— Я устал от загадок, — немного капризно пожурил друга Вирхов.

— Да что ж тут загадочного? Кто-то же нанял этого адвоката для защиты ничтожного Кошечкина, умственно отсталого убийцы? Кто-то пытается вознести краснобая на вершины общественной мысли!

— И что, среди публики ты узрел будущих клиентов проклятого адвоката?

— Любезный Карл Иваныч, — мягко уклонился от ответа Фрейберг, — среди публики есть те, кто обращался к моим услугам. Сам понимаешь, по весьма щекотливым вопросам. Так что за умолчание прости. Однако в голове моей хранится целая энциклопедия человеческой низости, мошенничества и негодяйства.

— Человек слаб, это я понимаю, — Вирхов опять впал в уныние, — но мне не нравится, что ты исповедуешь Достоевского.