Норб Воннегут - Хищники с Уолл-стрит

Вплоть до этого момента похорон я обходил Сэм стороной. Удерживала меня не неуклюжая щепетильность, а чувство самосохранения. Когда же Сэм подошла причаститься, избегать взгляда ее остекленевших синих глаз стало больше невозможно. По щекам ее струились слезы, заметные даже сквозь черную вуаль.

Нет слов, чтобы выразить, что она чувствовала.

Наши глаза встретились, и тотчас возникла близость. В горе. В воспоминаниях о прошлом разе, когда смерть коснулась обеих наших жизней. То есть 18 месяцев назад. Полицейская с высоко подрисованными бровями, застывшими в тревожном выражении перманентного изумления, сказала: «Мистер О’Рурк, я знаю, как это тяжело».

С этими словам офицер ввела меня в промороженное нутро нью-хейвенского морга. В центре выстуженной комнаты стояли две каталки из нержавейки, на каждой из которых лежало по телу, накрытому с головой. Одно взрослое. Одно детское.

Я произнес «Отче наш» миллион раз, надеясь на чудо. Я присягал больше никогда не пропускать мессы, если только Бог пронесет чашу сию мимо моей семьи. Эвелин была моей возлюбленной с колледжа, моей женой, моей единственной, моей опорой, моим другом, щедрой женщиной, подарившей мне Финн – нашу дочь. Мне страстно хочется услышать звонкий смех нашей четырехлетней малышки.

Теперь когорта Чарли возглашала «Отче наш» в храме Святого Иосифа угрюмым напоминанием о том, как мои истовые молитвы остались в Нью-Хейвене без ответа. Дальнобойщик уснул за рулем своего 18-колесного тягача у самого въезда в город. Эвелин и Финн погибли мгновенно в последовавшей за этим катастрофе; удар и рваный металл сминающихся автомобилей изувечили их тела. Эти воспоминания мучили меня, и я невольно вздрогнул в гулкой церкви, когда Энни взяла меня за руку.

Но самообладание вернулось ко мне лишь ко времени прибытия похоронной процессии на «Вудлон». Пожалуй, помог дождь – отчасти тем, что замаскировал мои слезы. Когда когорта уложила Чарли на место последнего упокоения, тучи затянули солнце, немного смягчив жаркую июльскую волглость Бронкса. Какое-то время я наслаждался сырым дыханием ветерка. Он пах свежестью, ароматом травы, скошенной на рассвете. Я возносил благодарность пасмурным небесам. Яркое солнце – всегда испытание для моей светлой кожи. Однако умеренная температура казалась последним утешительным даром, выхлопотанным моим лучшим другом на небесах.

Таков уж был Чарли Келемен. Он всегда был под рукой. Это он заставил меня собрать свою разбитую жизнь по кусочкам после гибели Финн и Эвелин. Это он настоял, чтобы я переехал к ним в Гринвич-Виллидж. Мне потребовалось добрых шесть месяцев, прежде чем я смог функционировать самостоятельно.

Спасибо, Чарли.

Сэм помогала. Она распахнула двери своего дома для меня, сломленного духом гостя, мужественно снося собственное горе. Эвелин была ее соседкой по комнате и лучшей подругой, а Финн – ее крестной дочерью.

Во время панихиды у могилы Сэм напомнила мне студентку Уэллсли, какой она была десятилетие назад. Казалось, смерть Чарли санкционировала полный откат в прошлое. Не было и намека на яркую, как пожарная машина, губную помаду, которой она привыкла пользоваться. Ее черное платье было совершенно непритязательным, больше смахивая на мешок.

Не видел я и драгоценностей, ставших ее отличительной чертой – вроде серег-гроздьев из бриллиантов с огранкой «маркиза» и грушевидных или сине-зеленой броши-павлина из бриллиантов, сапфиров, изумрудов и по крайней мере одного черного опала. Быть может, уместнее было бы ожерелье из черного жемчуга. Но ни одной из побрякушек, сплошь подаренных Чарли, было не видать.

Она носила драгоценности, только чтобы сделать приятное ему.

В Уэллсли Сэм никогда не выставляла себя напоказ. Уж чересчур она янки по натуре. Сдержанна до мозга костей.

Кранч, подавленный и вертящий в руках свои панорамные солнечные очки, пристально разглядывал Сэм. Если бы не нашивки главного сержанта на груди его черного макинтоша, он, стоя под дождем рядом с монсиньором Бэрдом, смахивал бы на гробовщика. Должно быть, он заметил в поведении Сэм какую-то перемену, потому что вдруг бросился к ней.

Сэм спрятала лицо у него на груди и, без малейшего упреждающего намека в виде трепета, начала содрогаться в горестных конвульсиях. Кранч поддерживал ее, и мощь его рук была очевидна даже под широкими клеенчатыми рукавами макинтоша.

Хотелось бы мне, чтобы Сэм утешал я, а не он. Я клеймил себя за то, что не подоспел туда первым или хотя бы вторым. Как и Кранч, Алекс Романов отреагировал быстрее меня. Он ласково обнял Сэм сзади за плечи. Его утешительное прикосновение оказалось нужным противоядием, потому что ее содрогания прекратились. Я решил больше не высмеивать будущего Уоррена Баффетта.

Хотя Сэм окружали и родные, и когорта Чарли, она еще никогда не казалась более одинокой. Она позабыла о своем зонтике, и дождь сбегал с полей ее шляпы, как вода с черепичной крыши без водостоков, лился на ее небрежно распахнутый черный плащ. Ей было наплевать, промокнет она или нет.

Чарли не стало. Его закрытый гроб красного дерева, зловещий в своей окончательности, напомнил мне, что гробы Эвелин и Финн тоже были закрыты. Параллель между моим обезглавленным лучшим другом и женой с дочерью, изувеченными настолько, что и теперь содрогаюсь при воспоминании, заставила меня всхлипнуть. Энни взяла меня за руку уже во второй раз за этот дождливый день.

Забывшись от горя, я барахтался в море полнейшего недоумения. Убийство Чарли, зрелищная резня на глазах у пятисот человек, совершенно лишено смысла. Уж чересчур это дико и странно. Что-нибудь более общепринятое было бы куда проще – пистолет, нож, даже выбрасывание из окна. Но зачем?

Чарли любили все.

Позже я узнал, что почти все – Сэм, Романов, Кранч, Лайла – прошли за точку отрицания. Каждый по собственным причинам терзался куда более мучительным вопросом.

Неужели одна из сделок Чарли пошла вкривь и вкось?

Если бы смерть Чарли угрожала слиянию или эмиссии облигаций, наши инет-банкиры явились бы на его похороны всей толпой. Не столько ради скорби или воздания последних почестей, сколько ради спасения пинком {29}своих гонораров – святого грааля мира финансов.

Никаких незавершенных сделок не было. Безумно прибыльная финансовая управляющая компания Чарли чересчур мала, чтобы наши банкиры хотя бы заметили ее. Посреди среды рынки капитала грохотали вперед без нас с Энни.

Ну, почти.

Хлоя заправляла столом и жонглировала всеми звонками. Среди них был и поступивший от CEO по фамилии Тэйер. Еще один поступил от Сазерлинга – энергетического банкира с песочными волосами и голосом а-ля бурбон со льдом. Его команда только что потихоньку дожала канительщиков в «Моргане», и у нас начался шестимесячный обратный отсчет, чтобы выставить компанию Тэйера на публику. Через Хлою Сазерлинг настаивал, чтобы я встретился с CEO и просветил его на предмет возможностей СКК по управлению имуществом. Она исполнительно запланировала встречу на четверг, что как нельзя лучше устраивало Тэйера, прибывающего сюда с деловым визитом с Западного побережья.