Мэри Стюарт - Мой брат Михаэль

Хотя я к ней уже привыкла, я не смогла удержать вспышку злости, которая пронзила меня насквозь.

— Значит, он не пришел вчера чинить душ?

— Много говорите, да?

— Извините, плохо воспитана. Пойду приму душ перед обедом. Увидимся позже. Знаете, что я вечером переезжаю в студию?

Ее глаза широко раскрылись, в них замелькала странная смесь неприязни, озабоченности и расчета.

— Это будет удобно, нет? — сказала она с известным только ей смыслом. Вдруг взгляд изменился, она смотрела через мое плечо с удивлением и чем-то еще.

Я обернулась. Кудрявый мужчина с усами над тонкогубым, но чувственным ртом, среднего роста в сером костюме, темно-красной рубашке с алым галстуком сказал по-французски:

— Привет, Даниэль, — но прозвучало это, как «все в порядке».

Она расслабилась.

— Привет. Как ты узнал, что я здесь?

Я подумала — потому что вы были вместе за кустами, а я вам помешала. Потом я отбросила эту мысль и подумала — надо же до чего доводит общение с этой девушкой. Пять минут, и воображение совершенно больное. Красотка произнесла лениво, даже слишком лениво, из пыли:

— Это — Камилла Хэвен. Она утром гуляла с Саймоном, а сегодня будет спать в студии. А это — Димитриос, гид, он не говорит по-английски.

— Говорите по-французски?

— Да.

— Вы пришли смотреть заход солнца?

— До этого еще долго…

— Может, не так долго, как вы думаете…

Даниэль повернула голову и посмотрела на него. Ее голова была на уровне моего бедра, и я не видела ее глаз под ресницами. По моей спине будто пробежало насекомое с холодными ногами. От этой парочки мурашки бежали по всему телу.

Я еще раз собралась с силами и сказала:

— Я должна идти. Если я собираюсь принять перед обедом ванну и разобраться с…

— Эти скалы, — сообщил Димитриос, — называются Федриады, или Сияющие. Я всегда рассказываю своим туристам их историю. Внизу между ними бежит Касталийский ручей, в нем лучшая в Греции вода, еще не пробовали?

— Нет еще, я…

Он придвинулся на шаг и оттеснил меня к краю.

— Они стоят здесь, как часовые, не так ли? Они не только защищали святое место, здесь наказывали за кощунство, знаете?

— Нет, но…

Еще шаг. Улыбка, полная очарования, очень приятный голос. Даниэль подняла голову, теперь она смотрела на меня. Она улыбалась, совсем не усталые глаза светились.

Я отодвинулась на пару шагов и встала в четырех футах от края. Димитриос вдруг сказал:

— Осторожнее, — протянул руку и мягко взял меня за плечо. — вы здесь не для казни.

Они смеялись, а я думала — я их ненавижу и боюсь, какого черта я здесь стою, неужели потому, что невежливо уходить, когда человек с тобой разговаривает?

Он продолжал.

— Одного мужчину привели сюда казнить. Двое подошли с ним к краю, как раз здесь, чтобы столкнуть его вниз. Он обернулся… Да, мадмуазель, далеко падать. И он им сказал — не толкайте меня лицом вперед, пусть я лечу вниз спиной. Понимаете, о чем он думал?

Его рука оставалась на моем плече. Ногти обгрызены, указательный палец испачкан кровью. Я попыталась вырваться, но он крепче сжал пальцы и наклонился ко мне.

— И они его столкнули, мадмуазель, и когда он падал…

Я сказала, задыхаясь:

— Разрешите мне уйти. Я боюсь высоты. Пожалуйста, отпустите меня.

Тут Даниэль сказала высоким сухим голосом:

— Это твои туристы, Димитриос?

Он отпустил меня и обернулся. Мужчина и две женщины шли от Араховы рядком, как ангелы. Я отскочила от обрыва как пробка из наилучшего шампанского, не сказала ничего вежливого, даже не попрощалась и понеслась вниз по тропинке. Ни грек, ни девушка не сделали за мной ни шагу, я скоро пошла медленнее, пытаясь привести мысли в порядок.

Если Даниэль и ее чертов любовник (в том, что это — любовник, я ни секунды не сомневалась) по какой-то причине хотели меня напугать, им это удалось. Я чувствовала себя трусливой дурой, крайне неприятное ощущение. Но все-таки что это? Извращенное чувство юмора? Абсурдно думать что-то еще. Я просто устала. Они разозлились, так как я прервала их свидание за можжевельником. А, может, Даниэль еще из-за Саймона…

Я дошла до стадиона. Он лежал на солнце пустой и тихий, окруженный рядами мраморных сидений. Я почти пробежала по пыли между колоннами, через ворота и дальше вниз к театру… Сердце колотилось в груди, горло зажато, как рукой. Тропинка повернула мимо ручейка, выбежала на площадку. Здесь уже появились люди — в театре, на ступенях, в храме Аполлона. Можно было в полной безопасности остановиться под деревьями и дать сердцу успокоиться. Солнце на тихих ветвях, абрикос, пчела у щеки, гранатовое дерево… Саймон подарил мне его плод, ну что же, я остаюсь. Дыхание пришло в норму. Аполлон-целитель сделал свое дело. Я спокойно пошла по ступеням, через сцену, между сосен и по дороге в отель.

Даже когда я умывалась перед обедом и увидела на руке пятно засохшей крови из пальца Димитриоса, я только вздрогнула от отвращения. Я глупо дала разыграться воображению, больше ничего не произошло. Но мне почему-то не очень хотелось спускаться обедать раньше Саймона и очень не хотелось ночевать в студии.

Примерно в три утра меня что-то разбудило. Моя комната была второй от конца длинного коридора, рядом обитала Даниэль, а выход располагался в противоположном конце рядом с комнатами мужчин. Датчанин уехал, в студии нас осталось четверо. Какое-то время я балансировала между сном и бодрствованием, было очень тихо, я положила щеку на твердую подушку — они в Греции почему-то всегда напоминают кирпичи — и собралась спать дальше. Но тут в соседней комнате послышалось движение, скрип кровати и тихий мужской голос. Мне стало необыкновенно противно, не желаю замирать за перегородкой и подслушивать любовные игры Даниэль. Я перевернулась с как можно большим шумом и треском, натянула на голову простыню и попыталась полностью отключиться.

Сна не было ни в одном глазу. Не то, чтобы я была пуританкой, но меня достаточно раздражало то, что делала Даниэль публично, чтобы я не хотела лезть в ее личную жизнь. Занимала меня также мысль, как этот гнусный Димитриос проник в помещение. Хоть он и гость Даниэль, нечего ему здесь ходить туда-сюда. Конечно, он мог влезть к ней в окно, тогда он скоро удалится тем же путем и я услышу, как он приземляется на камни двенадцатью футами ниже. И я лежала в абсолютной ярости, ожидая этого события.

Когда я зашевелилась, они затихли, потом опять раздался шепот, а потом шаги. Открылась дверь и кто-то прошел по коридору. Я резко села. Какое право она имеет пускать этого бандита свободно ходить по зданию? Неужели она дала ему ключ? Вдруг из темноты пришла другая мысль, которая меня возмутила не меньше. Может, это вовсе не Димитриос. Может быть, это Нигель. Я сунула ноги в тапочки, натянула легкое летнее пальто, служившее мне халатом, и, не совсем понимая, что делаю, выскользнула наружу. Понятно, я поступила плохо. Получил ли Нигель желаемое — не мое дело. Но когда я думала о нем, я вспоминала, какой он чистый и невинный, его горящие глаза, слабый рот и чистую мальчишескую бородку. И я видела его рисунки, видения деревьев, цветов и камней, которые он выплескивал с таким мастерством. Я убеждала себя, что это — не вульгарное женское любопытство. Нельзя допускать, чтобы Даниэль губила гениального ребенка. А потом я должна все знать, чтобы завтра рассказать Саймону.