Джон Локк - Смертельный эксперимент

Кимберли смогла только пробормотать «простите!», обращаясь к Кэтлин, и поблагодарить меня, после чего бросилась за матерью. Не хотел бы я сейчас оказаться на ее месте, пока они будут ехать до дома.

Вспышка молнии, сопровождаемая громким раскатом грома, осветила тучи. Оставшиеся участники похорон быстро разбежались по машинам, и мы с Кэтлин остались вдвоем на подъездной дороге. Мы видели, как Джанет трясла перед лицом Кимберли своим пальцем, когда они шли к машине. Видно было, что она кричит, но кричит тихим голосом, как обозленная женщина отчитывает своего мужа в переполненном ресторане. Мини-экскаватор и могильщики уже закончили свою работу. Мы с Кэтлин стояли неподвижно.

– Мы просто обязаны однажды пригласить Джанет на обед, – сказал я, – чтобы у вас, девочек, было время поговорить.

– Это будет просто очаровательно, – ответила Кэтлин. – Я тогда захвачу свой словарь городского сленга, чтобы было легче следить за беседой.

Небо потемнело, как будто уже наступил вечер. Мы наблюдали, как машины с включенными фарами выстроились в очередь у выезда с кладбища. Небо освещалось молниями, как гигантскими стробоскопами. Грохотал гром. Наконец упали первые капли, и Кэтлин поежилась под порывом ветра.

– Начинается, – сказал я.

Она взяла меня за руку как раз в тот момент, когда на нас обрушилась стена дождя.

– Поцелуй меня, – услышал я ее крик.

– Что? Прямо здесь? А ты думаешь, это удобно?

Мы еле-еле слышали друг друга сквозь непогоду. Дождь лил стеной.

– А кто это увидит? – прокричала она в ответ.

Я посмотрел на ее волосы, свисающие мокрыми прядями, и промокшее платье.

– С тобой не соскучишься! – Я поцеловал ее.

– А я тебе говорила! – вернула она мой поцелуй.

И мы крепко обняли друг друга под проливным дождем: двое одиноких людей, обнимающих свои родные половинки. Мы разорвали объятья, и, отодвинув Кэтлин на расстояние вытянутых рук, я осмотрел ее с ног до головы и сказал:

– Тебе надо быть осторожнее.

– Это почему?

– В таком виде ты выглядишь так, как будто только что выиграла конкурс в мокрых майках.

Она проследила за моим взглядом.

– Ого! Тогда мне, наверное, стоит стоять под дождем почаще?

Некоторые люди любят вид заката, другие – вид океана. И все – я уверен – любят любоваться чем-то прекрасным. По крайней мере, я – люблю.

Она пальцем подняла мой подбородок, и теперь мои глаза смотрели прямо в ее.

– Развратница, – сказал я.

Мы опять поцеловались.

– Я тебя люблю, – сказала Кэтлин.

Неожиданно она прервала поцелуй и отстранилась:

– Ой, прости меня, Донован… Я совсем не это имела в виду!

– Неужели?

– То есть да, но… я просто не хотела говорить это вслух.

– Почему?

– Потому что не хочу спугнуть тебя.

– Но ведь ты любишь меня, правда?

Она убрала за ухо толстую прядь мокрых волос.

– Люблю.

Я положил ладонь ей на щеку. Она в ожидании смотрела на меня. И тут неожиданный раскат грома заставил Кэтлин подпрыгнуть.

– Черт тебя побери, Донован! Давай поторапливайся и скажи, что любишь меня. Пока нас не убило молнией!

– Я тебя люблю! – рассмеялся я.

Она обхватила меня руками и сжала так сильно, как будто ее жизнь зависела от этого. Потом прижалась губами к моему уху, и голос ее прозвучал хрипловато:

– Я в жизни не чувствовала себя более счастливой.

Я чувствовал себя точно так же, но еще не был готов признаться в этом.

– Это что, первые мысли о свадьбе? – уточнил я.

– Не порти момент, дурачок.

– Я просто хочу сказать…

– Замолчи!..

Она крепко поцеловала меня в губы, а я так и не понял – «замолчи» значило «да» или «нет» относительно ее матримониальных намерений. К счастью, Кэтлин сама ответила на этот вопрос.

– Расслабься, – сказала она. – Я слишком тебя люблю, чтобы выйти за тебя замуж.

Несколько секунд я повторял эту фразу про себя и решил, что она мне нравится.

– Тогда я тоже счастлив. Так счастлив, что мне кажется, не имею на это право. Счастлив, как…

– Не стоит продолжать, – заметила Кэтлин. – Мне все понятно.

Я стер несколько капель дождя с ее лба, а потом опять обнял. Пока мы обнимались, я еще раз посмотрел через ее плечо на холм, мемориал Маршалла и каштановый дуб со свежей могилой под его кроной. Рядом с ней продолжали молиться родители Чарли.

Сын Джерри и Дженнифер Бек был никчемный, насквозь прогнивший сукин сын, который насиловал женщин, прежде подсыпав им в напиток наркотик. И если верить слухам, то он даже поучаствовал в убийстве одной из жертв. А с другой стороны, боги даровали Чарли смазливую физиономию и бездну очарования, которые заставили мою драгоценную дочь влюбиться в него. А на кладбище люди рассказывали о его благородстве и вспоминали о том, что хорошего он делал для других людей, поэтому, наверное, было в нем и что-то хорошее.

Стоя под дождем, наблюдая за Беками и обнимая женщину, в которую влюбился, я вдруг понял, что никогда не встречал абсолютно идеальных людей, и только нескольких, которые были абсолютно порочными. Каждый из нас находится по ту или иную сторону от барьера, разделяющего хорошее и плохое, и кто бы сомневался, что в своей жизни я совершил гораздо больше плохого, чем Чарли? Я не жду, что на моих похоронах будут рассказывать массу историй о моем мягкосердечии, а если попытаться сравнить мои грехи с грехами Чарли, то он будет выглядеть на моем фоне как церковный служка. И все-таки сейчас мы оба находились на кладбище Спрингсайд, только по разные стороны от поверхности земли. Ошибка Чарли состояла в том, что он слишком близко приблизился к моей дочери. Если бы не это, то сегодня он был бы жив.

И я благословил свою любовь к Кэтлин. Она появилась в моей жизни как раз в этот момент, чтобы помочь мне стать лучше. Интересно, Кимберли появилась в жизни Чарли по той же причине? И все это дела одного и того же Существа? А если это так, то не нарушил ли я космических планов Провидения?

Джерри и Дженнифер стояли абсолютно прямо в своих промокших насквозь одеждах. Держась за руки и опустив головы, они смотрели на мокрый холмик земли на месте могилы мальчика, которого они вырастили, любили и потеряли.

– А какая самая ужасная вещь, которую ты совершил в своей жизни? – спросила Кэтлин.

– Прости, что ты сказала?

В Нью-Йорке был вечер, и мы сидели, уже в сухой одежде, в гастро-баре на 11-й улице, который назывался «Пятнистая свинья». В меню была обычная барная еда с легким итальянским акцентом. Мы с Кэтлин наслаждались семгой, поджаренной на медленном огне.

– Самая ужасная вещь, которую ты совершил в своей жизни, – повторила она.

У меня в голове стали прокручиваться сюжеты, больше подходящие для фильма ужасов.